Ирина БОГУШЕВСКАЯ  "Я пока хочу порхать. Потому что такое наше царское дело".

Наши диалоги с Ириной Богушевской давно переросли жанр интервью и стали беседами о современной музыкальной индустрии, о смысле жизни, Вселенной и вообще. В этот раз поводом к беседе стали сразу два новых проекта Ирины — детский и симфонический. В гостях у Звуков певица делится своими идеями о песнях для детей и взрослых, о логистике детских концертов и серьезных фестивалей, а также пишет письмо в два министерства.

Звуки.Ru: Ира, в этом году ты представляешь публике сразу две программы. Расскажи сперва об истоках своего детского проекта «Детская площадка». Твой младший сын еще не вырос из детских песен. А были ли у тебя раньше попытки что-то исполнять для старшего? Вот у Леши (Кортнева — прим. авт.), помнится, есть колыбельная...
Ирина Богушевская: У него есть замечательная колыбельная — «Два Осетра». Только с грустным концом. Очень печальная песня. Детям нельзя такое петь. Все-таки, мне кажется, их надо воспитывать в том залоге, что добро всегда побеждает зло, чтобы они знали, как вести себя в сложных ситуациях. У меня тоже были детские песни, когда рос Тема, но петь их ему было мне некогда. Вообще он — ребенок, недополучивший родительской любви, скажем прямо. Я же работала на двух работах, а вечерами у меня был музыкальный проект, на который я зарабатывала деньги на этих двух работах, чтобы вечером играть какие-то спектакли, репетировать, жить прекрасной жизнью. Тогда как раз вышли книжки про муми-троллей, и когда мы иногда сидели с Тёмой вместе, и я их читала на кассетный диктофон. А потом вечером няня ему ставила, и таким образом у него был хотя бы мамин голос на кассетах. То есть старшего мальчика я упустила.
C младшим я решила не повторять этих ошибок — отказывалась от работы, когда чувствовала, что ребенок совсем перестает меня видеть. Надо было его музыкально питать. На полке, конечно же, стояли «Бременские музыканты», «Кошкин дом» и «Доктор Айболит». Все это — еще из моего детства пластинки. Стоял «Ежик с дырочкой в правом боку». А дальше в ход пошли Армстронг (Louis Armstrong) «Louis and The Good Book», Утесов, Андрей Миронов, Марк Бернес — это то, что мой ребенок слушал. Дальше я ему показывала Жобима (Antonio Jobim) и много другого джаза. Нормальной детской музыки не было совсем.
Потом мы нашли пластиночку Андрея Усачева. Поскольку я Даньке в больших количествах покупала его книжки, когда я увидела его пластинку «Планета кошек», то и ее немедленно купила. Там Андрей читал свои стихи и пел свои песни под одну гитару. Я их слушала и думала: «вот эти бы песни, да сыграть с моей группой, да записать как следует! Получилась бы хорошая пластинка для моего ребеночка. А еще там должны быть картинки, чтобы он сидел и все рассматривал. И текст, чтобы обязательно читал и учил». Потом мы с Андреем случайно (или неслучайно) познакомились — благодаря Даниилу, кстати говоря: он пошел на его концерт и понес с собой книжки, чтобы взять автограф. Это была его идея. Точно так же это была его инициатива, когда мы подошли подписывать книжки, спросить: «Андрей Усачев, а Вы придете к нам чай пить?»

Звуки.Ru: Андрей Усачев выпал в осадок?

Ирина: Андрей абсолютно не выпал в осадок. Он сказал: «Вот это — нормальный мужской разговор. Конечно, приду!» И пришел к нам пить чай. Мы разговорились о детской музыке, о культуре, обо всем, обо всем.
Еще один вопрос я ему задала, когда мы были в гримерке: «А когда будет следующий Ваш концерт?». Он ответил: «не знаю, потому что это сейчас вообще никому не нужно». Я говорю, «ну как же не нужно, Андрей? Среди моих друзей огромное количество ваших поклонников. Если бы они знали про этот концерт, они бы все пришли. И если они будут знать про следующий, они обязательно придут». Он говорит: «Я всего этого не умею. Я ничего никогда не организую. Я — не про это». Я говорю: «Хорошо, у меня есть директор, бухгалтер. Давайте мы Вам сделаем концерт. Давайте я Вам буду подпевать». И мы сделали программу, где я действительно выходила на сцену и подпевала им с Пинегиным.
Постепенно туда влились мои музыканты. Постепенно — но очень быстро, между прочим, потому что мы с Андреем познакомились ровно два года назад, в октябре. У каждого из нас происходит куча всяких разговоров каждый месяц, возникают какие-то идеи, все пузырится, булькает, лопается... и часто не кончается ничем. А тут прошло два года — а у нас вышел совместный диск, и мои коллеги Усачев и Пинегин топают копытом и хотят продолжения. Я, конечно, их понимаю. Я просидела два месяца в студии, все это записывала и сводила, бегала на Детское радио... Если обобщить, — то я отнеслась к ним так, как хотела бы, чтобы относились ко мне. И поскольку я впервые продюсировала диск, для меня это был ужасно интересный опыт.
Ты вдруг понимаешь, как, по-хорошему, нужно было заниматься своими собственными проектами. Но ты не можешь этого сделать. Меня совершенно не смущает ситуация, когда я прихожу на Детское радио и говорю: «Это такие замечательные песни, это так нужно детям. Это живые инструменты, это лучшие музыканты! Записано в очень хорошей студии. Там Несчастный случай только что писал свой диск „Тоннель в конце света“. Все сделано на высшем уровне. Смотрите, какие мы тут вложили звучки, как у нас все классно!». Про свою музыку я никогда не пойду так разговаривать. Это просто невозможно! Может быть, это — интеллигентский комплекс, но я никогда не приду с диском «Шелк» и не скажу: «Знаете, это такая гениальная музыка. Она так нужна сегодня людям».

Звуки.Ru: У меня очень давно был на эту тему разговор с Питером Гэбриелом (Peter Gabriel). Он сказал, «я так люблю коллаборации, потому что после этого я продаю эту музыку не как свою, а как музыку своих друзей». Это комплексы творческого человека, которому свойственны сомнения и постоянная работа над собой. Но даже если ты для себя знаешь, что ты делаешь хорошую честную музыку, то зачем это кому-то доказывать? Агрессия, которая требуется для продажи, не должна исходить от тебя.

Ирина: Спасибо, мне очень приятно это слышать. Что у меня одинаковые проблемы с Питером Гэбриелом. Это дико приятно, потому что это артист, которого я очень люблю всеми кишками. Вот и меня тоже спрашивают: «Зачем тебе нужны все эти проекты? С Сашей Скляром „Вертинский“, фестиваль „Bossa Nova“? Зачем тебе детский проект, когда, казалось бы, это совершенно не твое?» Может быть для этого. Может быть, чтобы внутренне освободиться.

Звуки.Ru: Но есть же проекты, в которых ты принимаешь участие, но при этом они не находят развития внутри себя. В их основе может лежать правильная идея, но реализованная не всегда удачно. Я про Мамакабо, например. Был прекрасный гитарист, у которого был прекрасный диск и красивые идеи. А фестиваль, который из этого вырос, так и не существует как движущая сила. Почему так получается?

Ирина: Я принимаю участие в Мамакабо как артист, я не причастна к его организации. Тимур Ведерников, когда они только начинали, нас позвал. Это был Коктебель, и там было прекрасно. Я с огромным уважением отнеслась к этой попытке. Я вообще очень уважаю людей, которые пытаются что-то делать сами вместо того, чтобы сидеть и ныть, как сейчас все плохо с культурой. Поэтому я очень уважаю Иру Апексимову — она играющий продюсер. Она выходит на сцену — отключает мобильный телефон. Когда она уходит со сцены, в антракте он опять звонит, потому что у нее целый театр в подчинении. И не просто в подчинении — она несет ответственность за их зарплаты и так далее. У меня всего 10 человек, включая бухгалтера, и все равно это большая ответственность. Ты это тянешь на себе. Точно так же Ведерников тянет Мамакабо. Там огромная команда. А ведь при этом Тимур не продюсер, он музыкант.
Когда я продюсирую детский проект, то расписываю свой ежедневник встречами, переговорами, презентациями этого проекта. Я забираю энергию и силу у себя как у творческой единицы. Скажем, я утром проснулась и у меня настроение никуда не ходить, сидеть и мурлыкать, потому что из этого мурлыканья может появиться новая песня. Вместо этого я наступаю этой песне на горло, кладу компьютер в сумку и иду на встречу. Ты постоянно выбираешь, кто ты в данной ситуации — творческая единица или продюсер. Наверное, для того, чтобы абсолютно уверенно и жестко руководить такой сложной штукой, как фестиваль, нужно отсекать в себе творческие протуберанцы, потому что они мешают, замутняют оптику. Ты принимаешь неоптимальные решения, потому что в тебе в данный момент выключился делец, который должен всё просчитывать, и включился музыкант. Для меня это реальная проблема.

Звуки.Ru: Все говорят о том, что существует гигантский кризис менеджмента в шоу-индустрии, пытаются растить кадры. Есть факультет шоу-бизнеса, и не один. Уже выросло новое поколение бодрых менеджеров, которые приходят в эту индустрию. Но рано или поздно все они оказываются в одном и том же секторе корпоративной поп-песни. Никто сознательно не занимается музыкой для среднего интеллектуального развития и высшего интеллектуального развития. Никто не занимается менеджментом музыки для детей. А ведь это огромный пласт и серьезный бизнес, не менее емкий и не менее интересный!

Ирина: Ты сейчас задаешь вопрос, для ответа на который нужно быть экспертом и аналитиком, хорошо понимать, каким образом устроен этот рынок, потому что это связано с общей экономической ситуацией в стране, с общей структурой нашего рынка.
Звуки.Ru: Ты должна хорошо понимать это как музыкант. Чисто логически: люди ломятся в сектор с высокой конкуренцией. Менеджеры там не сильно преуспевают, если не находятся в первой пятерке. Вся эта молодая плеяда менеджеров, вместо того чтобы идти в новое для себя направление и там быть фактически первыми и единственными, оказывается в ситуации жесточайшей конкуренции с теми, кто в попсе и шансоне давно, и никуда уходить не собирается. Нет продюсеров детской песни, нет продюсеров для крупных инди-фестивалей. Нет фестивалей класса Мамакабо, которые делаются на серьезной профессиональной основе. Там ведь внутри — точно такой же фандрайзинг. Спонсоры, исключая алкоголь и сигареты, ничуть не хуже. Площадки те же. Артисты — зачастую гораздо интереснее.

Ирина: Твой вопрос можно было бы легко переформулировать так: почему у нас в стране вообще легче осваивать бюджеты, чем заниматься предпринимательством? Ведь проведение корпоративов — это разновидность освоения бюджетов, в данном случае — выделенных компаниями на развлечения для сотрудников. И в этой ситуации у ивент-агентств заранее есть определенные суммы — и надо просто аккуратно всё посчитать и подобрать артистов так, чтобы и себе оставить процент. Никакого риска!
Те же, кто отваживаются проводить фестивали, особенно независимые, рискуют везде и всюду. Аренда площадок, гонорары артистов, затраты на рекламу — все эти расходы не обязательно отобьются, особенно если речь идёт об опен-эйрах, где ты полностью зависишь от погоды.
А вообще, в этой дилемме — пилить бюджет или строить с нуля своё дело — как в капле воды отражаются все особенности российской экономики. И меня не удивляет, что именно первое стало у нас национальным спортом. Да, конкуренция там намного выше; желающих вкалывать за неочевидный результат у нас в стране вообще гораздо меньше, чем желающих присесть на удачный шесток. Тем большее уважение я питаю к тем, кто не оставляет попыток сделать что-то самостоятельно. И сама пытаюсь что-то делать — вот с этим детским проектом.
В нем есть очень много подводных камней, о которых я даже не задумывалась, когда ввязывалась в это дело. Например, когда мы заказывали буклет с картинками питерской прекрасной художнице Маше Якушиной, выяснилось, что мы не можем сделать буклет 24-х или 16-страничный, потому что существуют СНиПы на детскую полиграфию, и по этим санитарным нормам ты не можешь напечатать текст сверху картинки. То есть ребенок должен видеть отдельно текст и отдельно картинку. Я никогда об этом не знала. Мой следующий ход — докупить страницы в буклет — стоил бы 42 тысячи рублей. Я даже об этом не задумывалась!
Еще пример: я пришла арендовывать зал «Мир», где я несколько раз выступала, и все нас там устраивало, потому что этот зал хорош тем, что там можно выстроить нормальный звук, он близко от метро, рядом цирк. Это хорошая, нахоженная площадка. Но, когда я потом вышла на сцену в первом отделении, я была в ужасе, потому что увидела, что сидит половина зала. Думаю: «все провалилось, все было зря, все напрасно». Потом в антракте выяснилось, что зал полный, у нас аншлаг,- просто дети утонули в этих креслах, они слишком высокие. И как это можно предусмотреть? Как можно попросить зал не продавать попкорн на детский концерт, если тебе даже мысль не может прийти в голову, что зал станет на концерт продавать, черт возьми, попкорн? Когда у тебя дети потом сидят и жуют.. Это опыт, который стоит денег.
Еще одна проблема с детской песней — ты не можешь сделать дорогие билеты, потому что мы хорошо понимаем, что семейная аудитория обладает очень разным уровнем доходов и не может быть дискриминации тех родителей, которые не могут заплатить за семейный поход, скажем, 3000 рублей. Именно поэтому я арендовывала зал «Мир» сама как ИП, чтобы избежать посредничества, которое повысило бы цену билета вдвое. И у нас действительно средняя цена билета была 500 — 600 рублей. Если на концерт идет семья из 4-х человек, то это терпимо.
Посредники в городах, прокатчики в городах тоже быстро считывают эту арифметику. Они понимают, что не продадут на детское мероприятие дорогие билеты. Они начинают считать свои затраты на гонорар, гостиницу, кормежку и так далее. И пока что мы свозили «Детскую Площадку» только в Нижний Новгород, где меня организаторы знают уже 8 лет. У них там свое радио. Они пошли на финансовые риски — и мы показали эту программу в Нижнем. Восторг был абсолютно сумасшедший! Мы продали все книжки, которые привезли. Я лично подписала в этот вечер более 200 книжечек, потому что ты не можешь отказать, когда к тебе стоит очередь из детей. Это такие мощные впечатления! Честно говоря, даже от взрослых концертов меня так не штырило наверно никогда, потому что ты понимаешь, что ребенок — это такая чистая история. Если ему понравилось, ты реально все сделал круто и правильно. Поэтому моральное удовлетворение от этого проекта невероятное.

Звуки.Ru: И тем не менее, сейчас очень мало артистов, которые работают для детей. Для всех родителей Советского Союза единственным выходом стала советская песня.

Ирина: Я точно так же приходила на Горбушку и видела сборники, которые тиражируются — все эти «50 песен из мультфильмов», «70 песен из кинофильмов». Все это записано в советские годы шикарными оркестрами в шикарных студиях. Понятно, что когда наступило смутное время, 90-е, это финансирование просто остановилось. И сейчас мы понимаем, что записать для детского кинофильма саундтрек на Мосфильме, это немыслимый бюджет, и никто так не делает. Собственно и детских фильмов я не видела последние 15 лет. Таких как «Приключение Электроника», «Гостья из будущего». Нету больше детского кино в стране. Был недавно «Город мастеров». Это тоже совместная продукция.

Звуки.Ru: С Диснеем...

Ирина: Избежим слова «копродукция», ладно? Получается, что у ужасного Советского Союза на детскую музыку были деньги, а у суверенной России XXI века, которая лопается от нефтедолларов, денег таких нет.

Звуки.Ru: А не может быть такой ситуации, что в Минобразовании или в Минкульте сидит чиновник и думает: кому бы дать денег на детский проект?

Ирина: Я абсолютно не сомневаюсь, что такой чиновник есть. И на самом деле, поскольку я уверена, что мы сделали очень важную историю, я бы с удовольствием раздала эти диски в детские сады, чтобы на детских праздниках дети это слушали. В младшие классы школ, где дети поют на уроках, где происходят школьные мероприятия. Сейчас там ставится музыка, которая, по-моему, не должна звучать в детских учреждениях. Я с удовольствием пойду и в Министерство Образования, и в московскую Мэрию, потому что невозможно жить только на энтузиазме, на поддержке спонсоров. Слава богу, что у Григория Куликова, который руководит МИЭЛем, трое сыновей,- он очень хорошо понимает, чего не хватает его детям, поэтому он нас поддержал. Но мы же не можем бесконечно сидеть у него на шее и болтать ногами.

Звуки.Ru: Мне ситуация кажется кривой и унизительной, когда артист, для того чтобы сделать откровенно некоммерческий проект, вынужден заниматься фандрейзингом, стоять с протянутой рукой, ждать, пока помогут коммерческие структуры, и делает это плохо, поскольку это не его дело. И не его компетенция.

Ирина: Да, это некоммерческий проект. Никто на нем пока особенно не заработал. При этом это проект с образовательным компонентом.

Звуки.Ru: Предположим, есть некий идеальный веб-сайт, на котором ты можешь оставить заявку на такой грант. Какими бы, с твоей точки зрения, были параметры, если бы ты принимала решение о выделении средств на такие проекты? Что должен в себе содержать такой проект или творческая работа, чтобы действительно было видно, что это полезная, годная для детей штука?

Ирина: Очень хороший вопрос. Я никогда об этом не задумывалась, а, между прочим, стоило бы, потому что какие-то дальнейшие шаги в этом направлении невозможны без подачи такой заявки. Самое время ее продумать.

Звуки.Ru: Если над ней начнут думать чиновники — будет гораздо хуже.

Ирина: Когда я искала деньги на «Детскую площадку» (тогда она еще так не называлась, это был просто условный детский проект), эти песни услышал прекрасный Сергей Большаков, у которого в студии я записывала «Шелк» в прошлом году. Он тоже отец двоих детей. Когда он послушал наши детские записи, он страшно загорелся идей и сказал: «Давай найдем денег, у меня есть знакомые депутаты. Быстро напиши мне заявку». Я быстро написала, что в данный момент в России отсутствует как класс качественная детская музыка, записанная — для меня это принципиально — на живых инструментах, а не на компьютерных самоиграйках. Качественная детская музыка, которая не только бы развлекала детей, но и обучала бы.

Звуки.Ru: То есть песни с дидактическим компонентом?
Ирина: Я поясню эту мысль. Усачевские песни — это мини-истории. Про девицу Бигелоу, которая любила жевать жвачку, из-за этого никто не мог понять, что она говорит. В конце концов она решила эту жвачку надуть до пузыря и улетела далеко и надолго. Про гражданку Петрову, которая зевала, не прикрывая рот рукой, поэтому к ней в рот залетела сорока и украла у нее золотой зуб. Таких историй очень много. Дети их слушают с огромным удовольствием, потому что это смешные сказки, и это забавные мини-спектакли. При этом дети обучаются основам этикета, социального и культурного поведения. Поэтому я убеждена, что эти песни несут в себе образовательный компонент, что они полезны для общей культуры.
Кроме того, в этом проекте мы аккуратно уходим от попсы, которую сейчас в основном адресуют детям. У нас очень разнообразная по жанрам история, которая знакомит детей с мировым музыкальным наследием, с мировой музыкальной культурой. Они услышат кантри, босса-нову, фокстрот и буги-вуги, они услышат адаптированный рок, услышат джаз. Конечно, мы используем и русский фольклор — например, у нас есть «Царевна Несмеяна» и классическая история про Репку. Слушая музыку в дальнейшем, дети будут укладывать впечатления в тот фильтр, который они получили, слушая этот альбом.
Я в своей заявке не так развернуто все это написала. Я написала очень короткий синопсис проекта. И написала: «вы понимаете, какая ответственность на нас лежит? Ведь дети все, что мы им даём, оценивают некритически, что они кладут это на самое дно сердца и души и воспринимают это дальше как образец». Грубо говоря, если ребенок растет на песнях Ласкового Мая, то он именно Ласковый Май потом считает нормой и образцом. И чем более разнообразна музыка, на которой он растет, тем более вариативно его мышление. Это отдельный разговор про то, как образуются нейронные связи в мозгу — чем богаче впечатления, тем больше нейронных связей, тем более адаптивен человек, тем более эффективные решения он потом по жизни принимает. Про это мы депутатам не писали. Мы писали про дефицит качественной детской музыки. И тишина была нам ответом. Никто не отозвался, не позвонил, ни слова не сказал. Слава богу, у нас был МИЭЛЬ. Сейчас надо двигаться куда-то дальше.

Звуки.Ru: Для меня загадка, почему профессионалы продюсеры не приходят в эту область, потому что, скажем, в той же Америке, в Европе дети — основа общественного интереса.
Ирина: В Израиле общество абсолютно детоцентрично. Они понимают, что от этого зависит их выживаемость как нации. Европа тоже это давно поняла. И при этом во всем мире производство контента для детей — богатейшая индустрия. И те же мультипликационные студии, которые у нас ещё недавно влачили нищенское, совершенно позорное для государства существование — в Штатах не только создают прекрасные произведения, на которых воспитываются дети, но и неплохо зарабатывают.
Я недавно поняла, что я должна была написать в той заявке для министров. Отвечая на какой-то вопрос о Детской площадке, я поняла, что на данном этапе существования нашего государства всех нас — всех русских, которые, скажем, живут в Москве, Риге или Алмате — объединяют детские песни. Это и есть тот бэкграунд, на котором строится наша идентичность. Как ни смешно это звучит, американцы объединяются вокруг Микки Мауса, а мы — вокруг Крокодила Гены. Если русские из Алматы, Риги, Москвы, Красноярска соберутся в одном гипотетическом купе и выпьют, конечно, сначала они споют фольклорные песни — «Черный ворон, что ты вьешься», «Мороз, мороз, не морозь меня», а дальше начнётся «Голубой вагон», потому что это реально наше общее всё. Я не знаю, как можно такие вещи не понимать. Я вот поняла. И страшно горжусь теперь.

Звуки.Ru: Вслед за «Детской площадкой» будет другой детский проект?

Ирина: Начать с того, что у Усачева и Пинегина еще штук 200 произведений, из них 150 совершенно прекрасных. Это такой сундук с сокровищами, на котором можно сидеть, получив и 10 грантов, и 15. Кроме того, я сама начала писать детские песни. А Даниил мне подсказывает замечательные идеи.

Звуки.Ru: А как тем временем поживает взрослая программа? Ты же сейчас готовишься к концерту с оркестром...
Ирина: Это очень взрослый концерт — даже по моим меркам. Вообще говоря, я всегда об этом мечтала. Когда я писала «Шелк», была совершенно замечательная история. Конечно, все демки тестировались на друзьях и знакомых Кролика. И вот я принесла пластинку к прекрасному Александру Гаврилову. Он послушал-послушал и говорит возмущенно: «Богушевич, а почему здесь нету оркестра? Я же слышу здесь скрипки, арфы!» Я говорю, «Саша, понимаешь, великое достоинство пластинки „Шелк“ заключается в том, что поскольку у меня не было 50000 евро, оркестр тут не записан, а все всё равно его слышат!» Конечно, мне очень хотелось, чтобы в этом альбоме звучал хотя бы струнный квартет. Но тогда не срослось.

Звуки.Ru: Но все же несколько опытов с оркестровыми аранжировками ты уже совершала.
Ирина: В частности, в 2005 году, когда мне выпала счастливая возможность заполучить свой оркестр. Мне сказали в конце августа: «не хотите ли Вы сыграть в ноябре сольный концерт в Кремле?» Я быстро ответила: «конечно, нет». Потом подумала: а вдруг я скоро умру, и вот был у меня шанс выступить в Кремлевском Дворце, а я не выступила, — ну не дура ли я? Я перезвонила организаторам и сказала «да, но только вы же знаете, что моих песен нет на радио, телевидении? Вы понимаете, что нам нужна поддержка с воздуха? И мне нужен оркестр». Они сказали: хорошо. У нас тогда была сборная программа лучших песен. И несколько песен для начала и для финала концерта были аранжированы на большой состав — и мы их сыграли с оркестром Арановского. И мне так понравилось!
А тут возникло предложение сыграть целую программу с оркестром, и тогда я пошла к Вячеславу Сержанову, потому что мы с ним вместе делали фестиваль «Bosa Nova» в 2007 году. Тогда он делал песни Антонио Жобима для эстрадно-симфонического оркестра. Нас было около 30 человек на сцене и его оркестровки мне дико понравились. У него есть такое интересное качество — он очень чуткий мастер, очень деликатный, при этом умеет быть актуальным. Это не нафталиновые аранжировки, как можно было бы сыграть Жобима. Это аранжировки, написанные в XXI веке. В них есть свежесть, пряность.
Я подумала, что лучшего оркестровщика для своих песен я не найду: я делаю микс из жанров, а он отлично любыми жанрами жонглирует, одинаково хорош и в биг-бенде, и в лирических балладах. Труднее всего было выбрать два десятка из своих песен! Долго думала, брала у себя в Живом журнале помощь клуба. Мне народ писал, какие песни они послушали бы с оркестром. Кто-то, кстати, хотел, чтобы оркестровали какие-то совсем уже игрушечные песни, которые можно сыграть на одном клавесине, но все равно общая картинка нарисовалась. А я туда добавила от себя премьеры. Сейчас это все оркестровано и репетируется.
В «Рио-Рите» он написал такие скрипки в одном месте — я не знаю, как я буду это петь, потому что когда я это слушала в первый раз, разревелась. В некоторых песнях он поменял гармонии, но так красиво, что я не стала упираться и согласилась.
Вообще, для меня это какая-то грандиозная история. На первой репетиции, когда я пришла на репбазу и увидела всю эту кучу народу с инструментами, подумала — мама, неужели это не сон? Я столько раз слышала у себя в голове все эти арфы, флейты и виолончели — и вдруг всё это живое и звучит вместе со мной. Невозможно интересно во всем этом быть. И пока непонятно, что с этим богатством дальше делать.

Звуки.Ru: Самым логичным решением стала бы концертная запись.
Ирина: Я придумала конкурс бутлегов под этот концерт. Но идею пришлось похоронить, потому что администрация Московского Дома Музыки настроена очень критично по отношению к проносу в зал чужой звукозаписывающей аппаратуры. Ситуация парадоксальная: я как артист была бы заинтересована в том, чтобы люди сделали максимально возможное количество записей с воздуха. Я ведь знаю, что где-то в какой-то точке зала звук будет идеальным.

Звуки.Ru: А что мешает тебе сделать профессиональную запись в ходе концерта?

Ирина: Это стоит немалых денег. И вряд ли имеет смысл, риск очень высок: кто-то ошибся — и весь трек насмарку, все же пролезет во все микрофоны. И я уже подумала, что, конечно, надо все это писать на Мосфильме с тем же оркестром.

Звуки.Ru: Ира, мне кажется, именно концертная запись — наилучшее решение для тебя. Мы воспринимаем тебя именно как концертного музыканта, и к тому есть все основания.

Ирина: Что значит концертный музыкант?
Звуки.Ru: Ты в студии и ты на концерте — два совершенно разных человека. На концерте ты живешь, ты словно плаваешь, купаешься в атмосфере своего выступления, в эмоциях, в игре. В студии все-таки получается чуть более плоско. Отстраненно. Если ты будешь писать пластинку на Мосфильме, то тебе нужно будет позвать толпу, чтобы это фактически был микроконцерт — с тем, чтобы слушателю передалась хотя бы частичка атмосферы этого выступления.

Ирина: Если руководство Мосфильма будет не против, я позову толпу на Мосфильм.

Звуки.Ru: Если ты будешь петь в стенку, как это слышно на нескольких твоих ранних альбомах, смысла в оркестре просто нет.

Ирина: Конечно, это слышно, потому что это совершенно разные ситуации. Адреналин разный, нерв разный. Я же мотаюсь вокруг микрофона, когда пою. Я не могу зафиксироваться, как сурикаты стоят, столбиком, на протяжении всей записи. И я всё время думаю об этой чёртовой стойке, когда пишусь! Когда студийные технологии дойдут до того, что будут артистам клеить микрофоны на щеку — вот тогда мы получим студийные записи с концертным драйвом. Пока ты думаешь, что у тебя стоит на стойке микрофон, и ты не должен вокруг него мотаться... Собственно, почему ты не должен вокруг него мотаться?!

Звуки.Ru: Негры в 40-х — 60-х отличнейшим образом мотались, и эти записи до сих пор считаются эталоном.

Ирина: И все прекрасно звучит. На самом деле это опыт, который нарабатывается. Что до оркестра — я обязательно хочу это увековечить. Потому что местами это правда очень, очень красиво.

Звуки.Ru: Мне нравится, что это не конъюнктурная история. Например, если ты серьезный рокер, то ты обязательно делаешь симфоническую программу, потому что все кореша ее уже сделали. Делает Ария симфоническую программу — вперед, поехали все остальные.

Ирина: Мне кажется, Би-2 все-таки начали с оркестром Феликса Арановского.

Звуки.Ru: Кто начал, уже не важно. Понятно, что начали Deep Purple, но не в этом дело. Есть одна ощутимая проблема — каждый раз, когда под какой-то проект собирается оркестр, зачастую он там не нужен, исходя из условий самой музыки.

Ирина: У меня музыка всегда писалась так, что она не просто органично в себя впитывает оркестровки,- они в ней изначально предполагались. У меня могут быть проблемы с ритм-секцией, особенно с барабанами, потому что я не умею их программировать и писать. Для меня всегда адская мука объяснить барабанщику, какой рисунок он должен сыграть. У меня эта плата не инсталлирована, и я с этим смирилась. Но что касается голосоведения и контрапунктов в струнных и духовых, — вот это я все слышу. Эта плата, к счастью, у меня есть, — наверное, хоровое образование помогает. И всегда я своими бэками пыталась это изобразить. А когда можно отдать то, что ты писал бэками в студии, скрипкам и альтам — это счастье. Это ужасно красиво. Мне жалко, что у нас ограниченный бюджет, и я не могу сделать 40 песен таким образом. Я бы сделала 40, у меня они есть.

Звуки.Ru: Я не знаю, слышала ли ты последнюю программу Тори Эймос (Tori Amos), которую она делала со скрипичным квартетом. Волшебная программа. У нее была попытка выступать с блюзовым бэндом, но утяжелить то, что у нее летает в верхнем регистре, оказалось довольно трудно. А струнный квартет отозвался тем, что в музыке уже есть.

Ирина: Мне кажется, у нее музыка, которая должна быть соткана...
Звуки.Ru: ...из мелких нюансов.
Ирина: Из кружев, из рунических кельтских узоров.
Звуки.Ru: Она это решила в эстетике авангарда 20-х — 30-х. Все на пиццикато. Там много рваных, дерганых пассажей. Но при этом там вылез настолько явный академический бэкграунд! Штраус в какой-то момент включился, Стравинский.
Завершая тему симфонического оркестра... Обычно у музыкантов есть следующая стадия — стадия абсолютной акустики. Артисты, как правило, довольно примитивно действуют — сначала они выпускают серию рядовых альбомов, потом идет симфонический оркестр, а дальше — жесткий уход в unplugged. Но у тебя и так с акустическими вещами все неплохо. Ты уже думаешь о следующей программе? И если думаешь, то в каком ключе ты ее будешь делать?

Ирина: Пока я не услышала сержановские аранжировки, буквально за пару — тройку дней до этого сформулировала, какой альбом я хочу записать, потому что материал для него есть. Меня страшно разрывало, как того буриданова ослика или как того хомячка, между балладами в стиле «Шелка» и все-таки любимым театральным джазом в стиле «Нежных вещей» и «Книги песен». Потому что мне кажется, что эти две эстетики невозможно поженить в одном альбоме.
Мне кажется, неправильно, если у тебя начинается с кабарешной песни, а потом идет поп-баллада. Это как-то обломно. И, наконец, я приняла внутреннее решение, начала готовиться к следующей стадии. Уже собралась звонить в студию и арендовывать время, как тут появляется Сержанов. Достает из шляпы кроликов в количестве 20 штук. И я понимаю, что надо срочно делать именно это, потому что сейчас оно свежее, и мы сейчас как следует с оркестром всё отрепетируем. Это надо писать, и быстро. Потому что с Сержановым есть одна опасность: он очень хороший кинокомпозитор. У него много киноработ. К несчастью для меня, он недавно их отправил в Штаты, и ему пришло приглашение в Сиэтл. И я понимаю, что там ему предложат бюджеты такие, которые здесь не предлагает никто. Надо быстро ловить момент, пока он еще здесь. Поэтому логика работы выстроилась сама собой. Альбом в стиле театрального джаза мы запишем, наверно, через год. Все-таки вначале — эти песни с оркестром. Это невозможно красиво.
Это настоящий арт-проект. Он сделал некоторые аранжировки так, что Шнитке не Шнитке, — но это уже хорошего качества академическая музыка. С этим уже можно ехать в Париж или Нью-Йорк. Но сначала надо сделать продукт. Это моя глубочайшая убежденность. Я всегда говорила, что 70% — это продукт, который ты продвигаешь. Для меня всегда так: сначала надо сделать альбом «Шелк», а дальше думать, как его продавать. Сначала надо записать альбом с оркестром, а дальше думать о стратегиях.

Звуки.Ru: Вообще применительно к музыке слово «продукт» и «продвижение» звучат на редкость коряво. Я все понимаю, я сама маркетолог. Но я до сих порт не понимаю, как музыку можно продавать в стиле зубной пасты.

Ирина: Ее можно продавать как зубную пасту, но писать ее в этом залоге, думая о продажах, просто невозможно. Ну, для меня это так.

Звуки.Ru: Вообще, для многих моих коллег этот сигнал работает: когда возникает словосочетание «продвижение продукта» применительно к музыке, это означает, что саму музыку из этого продвижения убрали. Фактор музыки там отсутствует, можно не слушать.

Ирина: Когда я писала «Книгу песен», много вокруг было разных людей. Однажды я услышала, где-то выловила краем уха — «она делает такой странный продукт». Для меня это было откровением, потому что я не «делала продукт», я записывала свою музыку. Я всегда действую, не думая о том, какую там целевую аудиторию я хочу зацепить. Я действительно пока не настоящий продюсер. И, дай бог, никогда им не буду. Только ради детской музыки я готова переквалифицироваться в управдома. И то ненадолго. И с невероятным удовольствием, как только мы провели презентацию «Детской площадки», я сказала всем своим партнерам: «А сейчас на ваших глазах я превращусь из взмыленной Золушки в фею и буду заниматься своим симфоническим проектом. Пока что позанимайтесь детским сами, без меня. А я хочу порхать и буквально хоботок засовывать в орхидеи. Потому что такое наше царское дело». И это большое счастье, что есть такая возможность.

Звуки.Ru: Если посмотреть на те проекты, которые ты делаешь — это череда открывающихся возможностей, которые ты с редкостной прозорливостью умеешь считывать и умеешь удержать. То, что твое, твое.

Ирина: В случае детского проекта мы получили такой фидбэк, такой отклик, на который даже не рассчитывали. Просто у меня было ощущение, что нужно это сделать, потому что именно мне нужна такая пластинка. Оказалось, эта мотивация очень сильная, она работает круче всего. Когда ты делаешь для себя, для своего ребенка, неожиданно начинаются такие завихрения вокруг! Когда я прихожу с нашей компакт-книжечкой, с «Детской площадкой» на эфир, я ведь еще ни одну не унесла обратно домой. Всегда какой-нибудь редактор или ведущий берет, начинает смотреть картинки и говорит: «Ой, а у меня ребеночек, племянничек, крестничек, а можно?» И все, так она и уходит. И это большое счастье, когда твой продукт пользуется таким спросом. Значит, в нем действительно есть необходимость. И нужно продолжать. Это очень интересный тренинг личностного роста. Какие-то продюсерские вещи я тоже очень хорошо поняла на детском проекте. Жаль, что применить к себе их нельзя.

Звуки.Ru: Можно их применить к чему-то другому.

Ирина: Могу дальше продолжать для детей. Мне хочется заниматься этим дальше.

Звуки.Ru: Были ли проекты, от которых ты в свое время отказалась и теперь, смотря на то, что получилось (или, может быть, не получилось), жалеешь об этом?

Ирина: Ты знаешь, нет. Я жалею только о своем участии в «Марше сексуального большинства». Это была колоссальная глупость и очень большая репутационная потеря. Но это тоже был очень полезный опыт, потому что это был первый такой случай в моей практике... Это же делала моя университетская, дружеская, самая близкая компания. Это был первый случай, когда я поняла, что близкие люди могут быть глубоко неправы. До этого у меня даже тени сомнения в этом не возникало. А теперь я понимаю, что все мы совершаем ошибки. И все-таки нужно всегда включать контроллер. И очень внимательно слушать, что говорит внутренний голос. В той ситуации мой внутренний голос разрывался. Один говорил, что это «твои родные, они же не могут быть неправы». Другой, очень противный, голос говорил: «дура, немедленно соскакивай!» Я выбрала верность университетской дружбе — и ошиблась. И жалею об этом. Больше ни о чем не жалею.

Звуки.Ru: Но это именно об участии. А о неучастии? Какая-нибудь история, которую ты пока не спела, но хотела бы.
Ирина: Пока такого нет. У меня много того, что я хотела бы, но не сделала. Но просто шансов пока не было. Мне всегда дико интересно было бы послушать какие-нибудь электронные опыты со своей музыкой. Это у многих артистов пройденный этап, диджейские ремиксы и так далее. Но с этим можно очень по-разному работать. Я бы с удовольствием помурлыкала лаундж с какими-нибудь хорошими электронщиками. Когда созреет эта ситуация, тогда шансы и придут. А пока и так их достаточно!