Alec K REDFEARN  "Лучшие музыканты как губки - впитывают все, что вокруг них"

Один из самых непредсказуемых участников сентябрьского фестиваля Rock In Opposition во Франции – длинноволосый аккордеонист Алек К. Редферн из штата Род-Айленд, который, кажется, в одиночестве способен уравновесить тот слегка академический крен, который неминуемо присущ программе любого авант-рокового фестиваля. Впрочем, в одиночестве ему оставаться не придётся: Редферн везёт во Францию свой оркестрик под названием The Eyesores – от пяти до пятнадцати человек, играющих на всём подряд от органов до варганов и от рожков до горшков. С "уродствами" (именно так переводится название The Eyesores) Редферн сочиняет и исполняет музыку в самом деле несколько кунсткамерного толка: то зонги в духе Брехта-Вайля, то "печальный странный поп", то авант-фолк, то мрачное и изысканное дарк-кабаре. В Старом Свете The Eyesores – гости редкие, поэтому в преддверии выступления на фестивале Звуки созвонились с Редферном и расспросили его о панк-роке, пишущих машинках и любовных романах.

Звуки: Прежде чем мы дойдём до ваших альбомов, можно немного вводных, учитывая, что в России вас не очень хорошо знают? Как стали композитором, на какой музыке росли, как и когда пришли к звучанию проекта Alec K Redfearn & The Eyesores?
Редферн: Я дитя 1970-х, поэтому, конечно, слушал на первых порах то, что сейчас называют классик-роком. А в 1980-е увлёкся панком и именно тогда впервые подумал: а что, может, и из меня что-то выйдет? Притом что по части собственно музыки моими кумирами оставались такие люди, как Джимми Пейдж – но его-то соло я, понятно, не мог воспроизвести, а панк-рок в общих чертах был как раз по силам. Так что мы с друзьями просто стали осваивать всё что плохо лежало, пока я не остановился на бас-гитаре, на которой и играл несколько лет. Пока в 1990 году абсолютно случайно не приобрёл аккордеон. Я вообще до этого никогда не держал его в руках, не слышал никакой аккордеонной музыки, но как-то раз оказался в лавке подержанных вещей, увидел его и решил – надо брать. Пожалуй, это лучшая импульсивная покупка в моей жизни!

Звуки: Аккордеон – прямо скажем, неожиданный выбор для человека, который хочет играть панк-рок.
Редферн: Согласен. А с другой стороны, в этом было и что-то панковское, не правда ли? В 1990 году никто не играл на аккордеонах в рок-группах – да и вообще в каких-либо группах. В последний раз этот инструмент пользовался спросом в 1950-е годы! С тех пор, кстати, в антикварных магазинах и остались все эти никому не нужные развалины, которые можно было купить по дешёвке.

Звуки: В ваших композициях отчётливо слышны приметы фолк-музыки – причём европейской. Как так вышло? Где Род-Айленд – и где европейский фолк…
Редферн: Да, это правда. Всё началось с того, что я встретил музыканта по имени Крис Тёрнер, у него была группа под названием Smiling Dog Band, и там был ещё чувак, которого звали Стив Джоуб – он потом играл со мной в группе Amoebic Ensemble. Так вот, они были фанатами фолка: играли английские народные песни, ирландские, франко-канадские, французские, даже песни американских индейцев. Это с одной стороны. А с другой стороны, например, балканский фолк я открыл для себя по чистой случайности, увидев по телевизору выступление Иво Папасова. У нас в начале 1990-х была такая программа, "Night Music", довольно занятная – туда приглашали совершенно разных музыкантов, и они сначала играли по отдельности, а в конце должны были на ходу изобразить что-то вместе. Однажды, помнится, там были Ник Кейв и чувак, который сочинил главную тему к "Улице Сезам" - они, кстати, неплохо спелись. Ну вот, а ещё как-то раз там играл Иво Папасов, и я сначала решил, что это просто какой-то сумасшедший экспериментатор, у меня глаза на лоб вылезли от всех этих ритмических и тональных сдвигов. А потом выяснилось, что это восточноевропейский фолк так звучит – и, пожалуй, я не преувеличу, если скажу, что это оказалось прозрением, одним из тех моментов, которые переворачивают твою жизнь. И плюс, примерно в те же годы, в начале 1990-х, у меня был друг, который всё время знакомил меня с прог-роком и RIO 1970-80-х: с его помощью я услышал такие группы, как Etron Fou Leloublan, Henry Cow, сольники Фреда Фрита… Вот тогда-то всё и началось.

Звуки: Я ещё размышлял, в какой степени фольклорные элементы в ваших композициях появляются осознанно, а в какой это прямое следствие выбора инструмента? Аккордеон же сам по себе уже на ассоциативном уровне "тащит" за собой фолк…
Редферн: Я думаю, тут понемногу и того и другого. Единственное, что надо понимать – когда я начинал играть на аккордеоне в начале 1990-х, у меня не было интернета! Я знал тогда, наверное, всего двух-трёх человек, у которых был интернет, но он был медленный и ни о какой музыке там речь не шла. Поэтому довольно сложно было находить новую музыку – особенно всякий импортный фолк. В библиотеке, помнится, было несколько балканских пластинок, и ещё бразильских почему-то. И конечно, я много их слушал, так что на подсознательном уровне эти влияния наверняка тоже проникли в мои песни.

Звуки: Про интернет – это интересный момент. Мне кажется, что любителям эклектики, к каковым я отношу и вас, он должен был значительно облегчить жизнь: раньше приходилось с трудом собирать коллекции пластинок, а теперь зашёл на YouTube и вся музыка мира в одном клике.
Редферн: Конечно! Знаете, как было в 1980-е? Мы узнавали о существовании какой-нибудь панк-группы и вскоре знали о ней всё: кучу каких-то историй и баек, имена музыкантов, названия альбомов… Но могло пройти ещё два года, пока мы наконец получали возможность услышать, как эта группа звучит! Теперь всё по-другому.

Звуки: В целом, на ваш взгляд, для независимого музыканта интернет – это благо или зло?
Редферн: Трудно сказать – и то, и другое, наверное. Благо – потому что всё, что тебе нужно, вот оно: бери, не хочу. Но это же и зло – потому что есть определённый избыток информации. Благо – потому что проще найти свою публику. Но это же и зло – потому что у людей в интернет-эпоху очень быстро иссякает терпение: они кликают на ссылку, и если музыка не зацепила за десять секунд, то кликают на следующую.

Звуки: Вы как-то пытаетесь решить эту проблему в своих песнях? Стараетесь главный хук уместить в первые десять секунд?
Редферн: (смеётся) Да мы вообще популисты! Послушайте наши песни – куплет-припев-куплет-припев-соло-куплет-припев. Самая что ни на есть традиционная структура! Практически рок-н-ролл. Наверное, тут моё прошлое как раз сказывается.

Звуки: Это всё забавно сочетается с тем обстоятельством, что большинство ваших дисков в последнее время издаётся на лейбле Cuneiform, который считается оплотом «умного» авант-рока. Вы бы назвали себя характерными представителями этого жанра или нет?
Редферн: Ха! В каком-то смысле назвал бы – почему нет? Но с оговорками. Мне вообще кажется, что в списке артистов Cuneiform мы немножко белые вороны. С другой стороны, они там тоже постоянно стараются расширить свои горизонты, привлечь, может быть, кое-какую более молодую аудиторию… Хотя я, конечно, вряд ли гожусь на роль кумира молодёжи.

Звуки: Вас действительно можно назвать белыми воронами даже в более широком контексте. Есть такой стереотип, что современный прогрессив-рок, несмотря на буквальное значение слова "прогрессив", жанр довольно замкнутый – у вас же что ни альбом, то какой-то новый стилистический поворот. Как вам кажется, есть вообще такая проблема – что прог-рок немного сосредоточен на самом себе и на собственном прошлом? Можно ли в его звуке отразить дух времени?
Редферн: Это зависит от подхода. Если подход изначально ностальгический – давайте сыграем как King Crimson! – то, конечно, музыка будет обращена в прошлое. Но мне кажется, что и в прог-роке многие используют, например, современные технологии – а не только старинные инструменты. То есть корни музыки уходят в 1970-е, но сыграна она в современном звуке.

Звуки: Но звук – это всё-таки лишь одна сторона дела. Меня-то больше интересует дух времени в самом прямом смысле слова: настроение эпохи, эмоции, которые транслирует сегодняшняя жизнь.
Редферн: В этом смысле, я думаю, текст играет большую роль: передать дух времени можно буквально несколькими хлёсткими строчками. Но в целом, мне кажется, что лучшие музыканты и композиторы – это те, кто в равной степени обращён в прошлое и в будущее, те, кто впитывает всё, что происходит вокруг них, подобно губке. Если говорить об уместности музыки в контексте времени, о её актуальности, то быть губкой – это отличный метод.

Звуки: А у вас как с хлёсткими строчками?
Редферн: Наши тексты, честно говоря, довольно абстрактны и своеобразны. Я предпочитаю сочинять их очень быстро и как можно меньше их обдумывать, погружаясь прямиком в подсознание и извлекая оттуда какие-то образы. Иногда это получается мгновенно, а иногда сидишь с готовым треком несколько месяцев и ждёшь, пока вдруг в голове не "щёлкнет" его содержание.

Звуки: Вообще, я читал, что The Eyesores первоначально затеивались именно как проект, в котором вы намеревались реализоваться как "песенник". Но быстро стало понятно, что и инструментальной музыки тут тоже будет немало. Когда вы ощутили, что пишутся не только песни, но и инструментальные композиции более "серьёзного" склада?
Редферн: Ещё до The Eyesores у меня был проект Amoebic Ensemble – целиком инструментальный, с таким прямолинейным аккордеонным звучанием, плюс у нас была скрипка, фагот, колёсная лира; такой, тоже эклектичный состав, который мне, в общем, очень нравился. Но где-то в середине 1990-х я вдруг понял: хочу петь. Притом что я совсем не великий певец, мягко говоря. Но вот бывает так – захотелось петь, и всё тут. И я стал слушать много Джонни Кэша, Rolling Stones, американского кантри – в общем, вернулся к корням немножко. Мне казалось, что с вокальной музыкой мне будет проще наладить контакт с публикой, а заодно и избавиться от поднадоевшего прог-рокового ярлыка – при этом не идя на музыкальные компромиссы. В конце концов, слова – это всегда то, с чем слушатели могут себя идентифицировать.

Звуки: Сочинение песен и инструментальных композиций – это разные процессы?
Редферн: Да. С инструментальной музыкой сплошные проблемы. Песни – это ещё туда-сюда, в них ты рассказываешь некую историю, а с инструменталами… Понимаете, когда работаешь над ними, с одной стороны, есть такое пьянящее ощущение свободы: можно делать, что хочется, уйти куда угодно. Но ведь можно уйти и в никуда! И это такая немного страшноватая возможность – уйти в никуда и не почувствовать этого вовремя. Я всё время разрываюсь между сочинением песен и инструментальных композиций – это, конечно, довольно приятный внутренний конфликт, но всё же конфликт, который доставляет немало трудностей.

Звуки: Перейдём наконец к конкретным вашим альбомам. Я вот, помнится, первым делом полюбил диск "The Blind Spot". А уже сильно позже понял, почему – потому что в нём есть своего рода сюжет или, по крайней мере, концептуальная тема, на которую нанизаны песни. Если я правильно помню, там речь идёт о наркотиках – в том числе и о вашей собственной истории зависимости, и о ваших друзьях, в тос числе печально закончивших… Тут, конечно, возникает такой "вечный", восходящий ещё к Тимоти Лири вопрос: наркотики положительно влияют на творчество или отрицательно?
Редферн: Всё зависит, как обычно, от количества и качества! В 1990-е я, если честно, злоупотреблял этим делом и даже попал в реабилитационный центр, куда мне, впрочем, разрешили взять инструменты, и я сочинил там немало песен для нашего первого диска с The Eyesores. Сейчас я не употребляю ничего крепче травки. Но в своё время меня вдохновляли и другие вещи. По-моему, все мои музыкальные воззрения сформировались как-то летом, когда я плотно сидел на ЛСД и попутно слушал много музыки, от Заппы до Fish & Roses и всякого нью-йоркского даунтауна… Сочетание этих звуков с моими "открытыми чакрами" - ну, как вам сказать, это было довольно вдохновляюще. Хотя и вред от всего этого тоже неоспорим.

Звуки: А остальные альбомы, кроме "The Blind Spot"? У вас их уже с десяток, если даже не считать всякие ранние записи, выходившие на кассетах и болванках. Там тоже есть некий концептуальный фон?
Редферн: Не столь конкретный – но да, конечно есть. Знаете, сами песни имеют тенденцию объединяться в некий нарратив, даже если ты ничего такого не имел в виду. Это происходит само по себе, органически – ведь всё, что ты пишешь, это отражение твоей жизни в тот или иной момент времени, а поскольку жизнь одна, то и настроение, некая сверхидея музыки тоже будет одна и та же. Притом что звучать она может очень эклектично – как у нас, например, на последнем диске "Sister Death".

Звуки: The Eyesores – не единственный ваш проект; есть ещё Alec K. Redfearn & the Seizures, Barnacled и, кажется, ещё что-то, что я забыл…
Редферн: Ну, The Seizures – это такая минималистская версия The Eyesores в формате трио. Мне не хотелось обижать других участников The Eyesores, поэтому я придумал отдельный заголовок для этой истории. А так там ритм-секция из The Eyesores и я – нам просто хотелось опробовать такой более панковский, более громкий, более "живой" вариант. Меня на это вдохновил проект Grinderman Ника Кейва – The Seizures по отношению к The Eyesores это как Grinderman по отношению к Bad Seeds. Что касается Barnacled, то эта группа сейчас в состоянии анабиоза. А последний проект, который мы затеяли, называется Mansfield Hornets или просто Hornets. Тоже трио, но более фолк-ориентированное, мы играем там ряд бразильских песен, например. Я называю это моим дэнс-бэндом!

Звуки: Когда вы пишете песню, то сразу знаете, в репертуар какого проекта она попадёт?
Редферн: Нет. Признаюсь честно: часто бывает, что я пишу песню и думаю – о, для неё я сделаю новый проект. Но в конечном счёте чаще всего всё всё равно заканчивается тем, что мы работаем над ней вместе с The Eyesores. Всё-таки меня очень многое связывает с этими музыкантами.

Звуки: Со стороны вообще кажется, что вокруг вас существует такая музыкантская "семья" - примерно как вокруг Джона Зорна.
Редферн: Да, конечно, так всё и есть. Конечно, мы сходимся и расходимся, и за 15 лет я переиграл с массой разных музыкантов, но действительно, в том, как мы общаемся и ездим в турне, всегда есть что-то семейное: у нас свои привычки, свои суеверия, свои шутки, непонятные стороннему наблюдателю…

Звуки: Вы очень часто выпускаете музыку – в чём секрет такой плодовитости? Вы пишете песни каждый день – это для вас как еда или сон?
Редферн: Я бы сказал, что я играю каждый день – это да. Пару часов как минимум. Иногда оттачиваю песни The Eyesores, иногда ещё что-то, а иногда могу выкурить травки и импровизировать целый день. Но сочинение песен – это немного другое; это я предпочитаю делать такими короткими и интенсивными сессиями. Например, прошлой зимой я написал несколько песен на органе и драм-машине, которые живут у меня прямо тут, в спальне – я объединил их под вывеской Mystery Red Inferno, их можно послушать на моём саундклауде. Такой диковатый нью-вейв, немножко в стиле The Residents. Некоторые из них мы сейчас аранжируем вместе с The Eyesores, так что, как и было сказано, я всегда рано или поздно возвращаюсь к этому ансамблю.

Звуки: А другим участникам The Eyesores разрешено приносить свои наработки на репетиции?
Редферн: Нет, честно говоря, я фашист-диктатор. Есть пара сайд-проектов, в которых это допускается, но The Eyesores – это моя игрушка. Разве что нашему барабанщику Мэтту [Макларену – Звуки] я даю определённую свободу: рассказываю, где мне нужны акценты, а партию он сам придумает. Остальные музыканты имеют право голоса только в том, что касается вокальных гармоний, потому что пение – ну, это такая в большей степени свободная, рок-н-ролльная вещь. И то не всегда – на «The Blind Spot» мне нужно было такое более академическое хоровое звучание, и пришлось расписать и вокальные партии целиком.

Звуки: Постойте, то есть вы пишете ноты? И у вас, что ли, есть профессиональное музыкальное образование?
Редферн: Не-а. Меня жизнь заставила научиться записывать ноты. Как-то раз, довольно давно, я хотел поиграть вместе с трубачом и тромбонистом, и когда мы собрались вместе, они у меня спросили: ну? И что нам играть? Я такой – ну давайте что-нибудь придумаем вместе, но они были непреклонны: нет, давай ты придумаешь партии, напишешь нам, а мы всё выучим и сыграем. Пришлось попросить совета у знающих людей и даже взять пару уроков музыкальной теории… Но никакого академического бэкграунда у меня нет – только панк-рок!

Звуки: А как насчёт разного рода диковинных не вполне музыкальных звуков, которые можно услышать в песнях The Eyesores? У вас же не только множество инструментов, но и всякие-разные неопределённые "объекты" тут и там попадаются – как в musique concrete.
Редферн: Есть такое дело, да. Это следствие умопомешательства, которое на меня находит, когда я оказываюсь в студии. Сразу хочется воспользоваться ею на полную катушку. Я восхищаюсь такими людьми, как, например, Брайан Уилсон – они записывали эти потрясающие пластинки, которые ни за что на свете нельзя в полной мере сыграть живьём на концерте, если только не нанять симфонический оркестр и ещё кучу помощников за большие деньги. Вот и мы стремимся к чему-то подобному. При этом это не эксперименты ради экспериментов – просто я чувствую, что в некоторые песни так и просится тот или иной звук: иногда это волынка, иногда варган, иногда вообще чёрт-те что…

Звуки: А вот у вас там, кажется, в углу старая пишущая машинка стоит! [интервью происходит по скайпу, за спиной Алека Редферна видна обстановка его спальни – Звуки]
Редферн: Совершенно верно. И это тоже музыкальный инструмент. Её звук можно услышать в композиции, которая называется "Scorpion Melody", он там становится частью ритм-трека.

Звуки: Что ж, остаётся понять только одно: может ли музыкант вроде вас, сочиняющий весьма своеобразную независимую музыку, заработать ею на жизнь?
Редферн: Ох, я бы очень хотел заработать деньги музыкой – но по факту намного чаще их теряю! Хотя вообще, это возможно, почему нет? Надо просто всё время гастролировать – как можно больше и чаще. Но меня бы это свело с ума, я люблю периодически ездить в турне, но не смог бы жить в дороге всю жизнь. Именно это необходимо для того, чтобы иметь достаточный доход.

Звуки: Правильно ли я понимаю, что у вас и у других музыкантов The Eyesores, таким образом, есть ещё и некая основная работа, а группа – это скорее хобби?
Редферн: Ага. К примеру, я работаю звукоинженером в фирме по производству аудиокниг. В переводе это означает, что я с утра до вечера слушаю любовные романы и чищу их от лишних охов, вздохов и оговорок. Не самый дурной вариант – по крайней мере, эта работа связана со звуком, а значит, имеет хотя бы какое-то отношение к тому, чему я посвятил жизнь. Но конечно, я мечтаю когда-нибудь бросить всё это и заниматься только музыкой.

Фестиваль Rock In Opposition пройдёт в концертном зале местечка Cap Decouverte близ французского города Кармо с 18 по 20 сентября 2015 года. Ближайший аэропорт находится в Тулузе, оттуда поездом можно добраться до Кармо или Альби; из обоих этих городов будут организованы бесплатные автобусы-шаттлы, отвозящие поклонников на фестиваль и затем доставляющие их обратно в отель. Цены на билеты можно посмотреть здесь.