Игорь ДЕГТЯРЮК  R.I.P.

Про то, что не стало Игоря Дегтярюка, я узнал абсолютно случайно из фб Игоря Дудинского. Легендарная группа 70-х Второе дыхание в полном составе собралась за радугой. Первым ушел Николай Ширяев - спустившегося за чаем доброго старого хиппаря с детскими глазами забила за заезжая урла, польстившись на единственные оказавшиеся у него 100 рублей. Вторым— удивительный рассказчик, барабанщик Макс Капитановский. Теперь, следом за своей ритм-секцией отправился московский Джимми Хендрикс — Игорь Дягтерюк.

Мой добрый старший товарищ, басист "Рубиновой атаки" Сергей Ляшенко - Баски, однажды нас познакомивший, по-доброму ворчал на него "Вот, неугомонный! В наши годы на велике нарезает по третьему кольцу! И все играть рвется!"

Я никогда не видел выступлений "Второго дыхания" - они распались, когда мне было года два, а записей они не оставили. Но иногда, рассказы очевидцев, пожалуй, позволяют ощутить (хотя бы частично) атмосферу того московского рок-н-ролла. На фото Игорь - в самых широких клешах, как и положено. А текст Андрея Макаревича из замечательной книги "Сам овца". Все-таки, несмотря на все траблы и пугающее количество козлов вокруг, у них была замечательная эпоха..

"В один прекрасный день на моем пороге возник Сережа Кавагое с Игорем Дегтярюком. О Дегтярюке и команде "Второе дыхание" следует рассказать особо. Услышали мы их в "Энергетике" в составе Дегтярюк — Ширяев — Капитановский, и вызывали они у меня, например, чувство, близкое к священному ужасу. Технари они были страшные, вид имели крайне вызывающий, а тогда это было очень сильным плевком в морду общественному вкусу. Играли невероятно громко и на контакты не шли.

Этот факт, кстати, работал на них — вслед за исключительной игрой воображение рисовало и другие исключительные качества, им как бы присущие. Люди они были, как оказалось, скандальные и неуживчивые, и Макс Капитановский постоянно их мирил. После ухода Макса к нам "Второе дыхание" тут же развалилось. Коля Ширяев играл на безладовой бас-гитаре (до него никто в Москве ничего подобного не видел — я даже не знал, что такое бывает). На лице его располагалась борода величиной с бороду Энгельса. Над бородой за очками светились детские глаза. Вся жизненная энергия его уходила в бешеную игру на бас-гитаре. Взять ноту длительностью больше одной шестнадцатой было ниже его достоинства — это у него называлось "колупать на одной ноте". Весь остальной Колин словарь состоял из двух фраз: "Колюня!", то есть он сам, и "Чушки кочумают". Под "чушкам"» подразумевались ортодоксальные советские слушатели, а слово "кочумают" определяло состояние, в которое их должна была повергнуть Колина игра. Был момент, когда, оставшись без команды, Колюня пришел к нам, и мы даже имели пару репетиций и один концерт, но аккомпанировать его реактивной бас-гитаре мы, конечно, не могли. А от наших малахольных композиций чушки, по мнению Колюни, не кочумали. Мы легко разбежались.

И вот теперь Кава привел ко мне Дегтярюка. Был он черноволос, бородат, лохмат и необыкновенно колоритен. Детали его одежды покрывала хипповая символика, пацифики и прочие фенички. Передвигался он в самодельных сабо на деревянном ходу — последний хипповый писк, и они предвещали его приход жутковатым стуком задолго до появления. Даже сейчас, в пору раскрепощенного сознания масс и так называемого плюрализма мнений, вид его вызывал бы если не праведный гнев, то, по крайней мере, недобрую усмешку. А в семьдесят четвертом все это воспринималось на уровне индивидуальной антисоветской демонстрации, за что Игорька постоянно хомутали и увозили в легавку. Интересно, что вся эта его атрибутика носила скорее внешний характер. Глаза у Игорька были голубые, трезвые и совсем не хипповые. Так же как и склад характера. Слышали мы про него всякие дурные истории. Ничего плохого за полгода совместной игры я про него сказать не могу. Но друзьями мы не были. Объединял нас только Джимми Хендрикс. За все время нашего сотрудничества исполнялась лишь одна моя песня "Ты и я", да и то втоптанная в Хендрикса до неузнаваемости. Я не особо переживал по этому поводу, так как был всецело поглощен совершенствованием игры на бас-гитаре. Состязаться мне приходилось с басистом Хендрикса Билли Коксом, а он, как я понимаю, был не последний парень в этом деле.Игорек являлся счастливым обладателем усилителя "Hohner" мощностью 70 ватт. Равных по громкости в Москве не водилось. Не стоит говорить, что все ручки на нем выкручивались до правого упора. Усилитель ревел, как турбина самолета. На попытки Кавы привести этот рев в соответствие с громкостью общего звука Дегтярюк недобро поглядывал на него и говорил: "Чувак, я не виноват, что у меня такой усилитель". Попытка убавить громкость воспринималась как личное оскорбление, как плевок в самое святое.

Оставалось одно — поднимать, подтягивать общую мощность под Игорев аппарат. Это, в общем, не шло вразрез с нашими планами. Понятия "громко" и "хорошо" были практически идентичными.Через пару месяцев мой бас включался в усилок, соединенный с двумя огромными колонками, затянутыми нежным розовым капроном, и отдельную металлическую пищалку — вроде колокольчиков на вокзале. Мы играли так громко, что однажды после сейшена в общаге мединститута мне стало по-настоящему плохо."