Goran BREGOVIC  Цыганский постмодерн

Над постмодернизмом давно уже принято стебаться: делать "куклу куклы", как учит нас Пелевин, не актуально, сойдет разве что, когда "кукла делает деньги". Между тем, сам постмодерн тем временем из главного хулигана и сотрясателя устоев успел превратиться в нормальный художественный прием, которым пользуются все. То есть совсем все. То есть... даже цыгане.
Опера Горана Бреговича "Кармен со счастливым концом" в заполненной Горбушке началась вообще без музыки. Мимо публики, рассаженной в партере на безжалостных советских креслах, через зал по одному проходили музыканты Оркестра свадеб и похорон - ладно уж, все-таки играли, но по паре музыкальных фраз - подходили к сцене и говорили фразы уже обычные, рассказывая свой кусок истории. Начала все по-цыгански (а как еще?..) пышная Клеопатра, единственная, сразу появившаяся на сцене и говорившая почему-то, кажется, по-испански, а не по-сербски, как шло все остальное действие. Слова их дублировались русскими субтитрами на экране над сценой, благодаря чему не в курсе истории не остался никто - кроме, возможно, тех представителей, вообще-то, респектабельной публики, которые всю первую половину оперы неутомимо бегали вон за пивом или по зову мобильного.

Изначально Брегович, по собственному признанию, писал не оперу, а сценарий, и это заметно. Если бы два главных арт-балканца (он с Кустурицей) не расплевались, из этого бы мог выйти знатный фильм - фактически, в дискографию Кустурицы вписался бы бесшовно. Но не потому, что плагиат - конечно, понятно, кто здесь на кого мог повлиять, но все-таки дело в первую очередь в общем балканско-цыганском духе, которым оба они живут и дышат. Пытаться получить на него копирайт - это примерно как приобрести в собственность запах клубники. О самой истории говорить, пожалуй, не стоит: хоть диска с оперой пока еще и нет, лучше все-таки самому, а не с чужих слов. В общем, завязка здесь уже изложена (опера об опере в опере...), а что до окончания... оно такое, какое следует, и тут ни добавить, ни убавить.

Историю сам Брегович, вышедший на сцену (в роли одноглазого барабанщика), рассказывал довольно долго: фактически, это был уже даже не театр, как когда выходили остальные музыканты, а какое-то давно забытое искусство словесного рассказа, которое, как оказалось, на многое способно и в наши дни - был бы рассказ хороший. Задействовали даже графику: в программках, в изобилии разбросанных по фойе, не было либретто, а были только рисунки, при помощи которых Брегович и объяснял происходящее. И только потом все плавно перешло в собственно оперу. Действительно оперу, и действительно цыганскую. Описать это, по-хорошему, наверно, и не возможно. Поскольку Брегович все-таки стал папашей совершенно независимой современной музыкальной традиции: есть рок, есть классика, есть джаз, есть хэви, электроника... а есть некий балканский жанр. Не Бреговичем изобретенный, а выросший из местной музыки и местной жизни так же, как джаз и блюз (а за ними и рок-н-ролл) выросли из плантаций Нового Орлеана. С непринужденностью виртуозов выдуваемая из латунных жерл (кроме духовых и вокалистов, в Оркестре свадеб и похорон выступали только два барабанщика, причем один - сам Брегович) музыка со своим уникальным спектром настроений - и веселье, и депрессия здесь совершенно свои, чтобы представить, их надо слышать. Впрочем, кто не слышал Бреговича?

В "Кармен..." Брегович фактически довел все свои разработки до некой финальной стадии - развернулся во всю ширь. Что и понятно, ведь теперь никаких ограничений у него не было: это не саундтрек, не коллекция этно-поп-песенок, и даже свою склонность к экспериментам он в последнее время успел утолить. Осталась вот эта балканская цыганщина в чистом и эпическом виде. При желании в этом можно было увидеть подобие звуковой дорожки к мюзиклу (который, в конце концов, и есть внук оперы), или натуральной классической оперы, или этно-проекта (особенно в вокальных партиях с их квази-азиатскими модуляциями). Торчали и уши академической музыки: Брегович свои произведения все-таки делает довольно сложными и насыщенными, на свадьбах и похоронах так вряд ли играют. Однако это можно и не заметить, поскольку никуда не девается лаконичная точность ведущих мелодий, благодаря которой каждая вещь потенциально - настоящий хит, и то, что "Золотой поезд" или главную тему не будут крутить по радио - это позор для и так уже опозоренного радио, а не промах композитора.

Полное путешествие от момента, когда Кармен (Клеопатра) поддается на обещания румына Чаушеску, и до явления усатых ангелов заняло, пожалуй, около часа. В это время Брегович и его музыканты успели провести слушателя от жестких драматических коллизий к сияющим высотам стеба и абсурда (включая подыгрывание музыкантам на крышках пластиковых баков для мусора) и обратно, нацитироваться исходной "Кармен" Бизе, обсыпаться бутафорским снегом, и дождаться, наконец, этих самых усатых ангелов. После этого провокатор Брегович, долго раскланиваясь на бис, убедил самых нетерпеливых, что уже все, а когда те убежали, собрав цветы от преданных поклонников, еще два раза возвращался к темам из своей оперы ("не знаю, как вам, а мне еще рано ложиться спать"); они даже сбацали - ну, не "Калашников", но "Ederlezi". И в итоге удалились, оставив по себе хитрую улыбку Бреговича и так и не дав понять, что же здесь было всерьез: стеб, драма, ангелы, реальность, цыгане или опера. Впрочем, ответ известен еще со времен "Underground": все понемногу. Такой вот новый цыганский постмодерн на вечные темы.