Алексей ЛЮБИМОВ  "Длинные руки". День четвертый. Дикий воин бессмертен!

Четвертый день фестиваля "Длинные руки" был отдан тому, что сами организаторы назвали "Новой академической музыкой": заслуженный авангардист, организатор фестивалей "Альтернатива" Алексей Любимов вместе с собранным специально к этому случаю альтистом Михаилом Березницким струнным квартетом исполнял сочинения Александра Кнайфеля, Александра Рабиновича, Павла Карманова, Владимира Мартынова и Алексея Айги.

Название "Новая академическая музыка" - не самое точное. "Новая" - это понятно: авторы всех исполненных опусов, слава Богу живы-здоровы и почти все присутствовали в зале; определение "музыка" тоже сомнений не вызывает (пожалуй, кроме сочинения Мартынова, выходящего за собственно музыкальные рамки); но что значит - "академическая"? То, что звучали деревянные струнные и рояль? Но их давно освоили и джазмены, и рокеры, и эстрадники. Строгость антуража? Но никто из музыкантов, мягко говоря, не облачился во фрак или концертное платье, да и атмосфера в зале была самая непринужденная. Наконец, стилистическая выдержанность самих сочинений? Тут-то академизмом пахло меньше всего!

Первое исполненное произведение, которое сам автор - петербуржец Александр Кнайфель - назвал (в вольном переводе с французского) "Три взора", написано на стихи Тютчева. Но эти стихи не поются и не читаются: музыкант должен проговаривать текст про себя во время исполнения и выражать эмоции в музыке. Трудно сказать, следовал ли сам Алексей Любимов этому указанию (представляя пьесу, он затруднился процитировать хоть несколько строк), но, видимо, со стихами Тютчева он всё-таки хорошо знаком: напряженные медитации поэта-философа оказались хорошо выражены в минималистической музыке питерского авангардиста, полной пауз и одиноких нот. Кстати сказать, Александр Кнайфель - не такой уж витающий в эмпиреях философ от музыки: в 1971 году он сочинил "Языческий рок" для хора басов, ударных и инструментальной рок-группы - то есть натуральный "наш ответ" знаменитому "Концерту для рок-группы с оркестром" Deep Purple. Мало того: он - автор сочинения под названием "Argumentum de jure, письмо Владимира Ленина членам ЦК для 12 (!!! - МВ) хоров". Причем написал он его не в 90-е, когда Ленина за бороду дергали все кому не лень, а 1969 году, когда на такие авангардистские штучки могли посмотреть очень и очень косо. Так что "академическим композитором" Кнайфеля можно назвать с большой натяжкой.

С именем живущего на западе Александра Рабиновича (Рабиновича-Бараковского) связан один из самых громких "консерваторских " скандалов последних лет. Пришедшая на концерт статусной пианистки Марты Аргерих (Martha Argerich) почтенная публика не врубилась, когда партнер и бывший муж звезды Рабинович стал в качестве "разогрева" исполнять свой минималистический опус, построенный на "репетитивной технике", то есть, попросту говоря, на бесконечном повторении одной и той же музыкальной фразы с небольшими изменениями, и принялась свистеть и шикать, пока дирижер не швырнул свою палочку и не ушел со сцены. Ни кто иной, как Алексей Любимов вышел тогда на сцену и громко заявил публике: "Сами выставили себя идиотами"!, что было совершеннейшей правдой. В "Доме", конечно, ничего подобно произойти не могло. Наоборот, части искушенных зрителей сочинение Рабиновича, умело сочетающее эту самую "репетитивную технику" с романтической эмоциональностью, показалось слишком уж слащавым и "голливудским" - особенно после напряженной музыки Кнайфеля. И звучащая вместо рояля челеста этому только способствовала.

"А теперь, - с юмором заявил Любимов, когда отзвенела нежная челеста, - от авангарда перейдем к настоящей классике новой музыки: Павел Карманов, "Форель-квинтет". Юмор здесь заключался в том, что по возрасту "классик" годится в ученики "авангардистам". Но это не мешает "Форель-квинтету" действительно быть если не классическим, то уж точно культовым. Карманов взял навязшую в зубах тему одноименного сочинения Шуберта и соткал на его основе плотное и пестрое музыкальное полотно с прямо-таки джазовым свингом, если не с рoковым драйвом. "Парадное" исполнение этой пьесы сопровождается обычно жаркой этой самой пойманной в постмодернисткие сети форели на сковородке, стоящей на плиточке прямо посреди музыкантов, но на сей раз обошлось воспроизведением записи звука шипящей сковородки.

Второе отделение началось с центрального сочинения концерта: "Смерти дикого воина" Владимира Мартынова на стихи Даниила Хармса. Как теоретик, Мартынов, как известно, отличается крайним радикализмом: проповедует "конец эпохи композиторов" и неизбежный возврат к пониманию музыки как архаического ритуала, в который непременно должны быть вовлечены все присутствующие. "Смерть дикого воина" наглядно эти утверждения иллюстрирует. Струнный квартет расширился до квинтета, а пианист взял в руки барабанную палочку и стал, отбивая ею как метрономом такт на крышке рояля, декламировать странные стихи Хармса: "Часы стучат, часы стучат, летит над миром пыль...", причем квинтет несколько раз повторял вслед за ним каждую строфу. Но когда наконец музыканты взялись за смычки и клавиши, музыка, во-первых, обнаружила сильное родство с барочной, а во-вторых, все-таки доказала: пока существует такие яркие творцы, как Мартынов, говорить о "конце эпохи композиторов" явно преждевременно. Недаром закончилась пьеса ритуальным бормотанием: "умер человек - родился воин... умер человек - родился воин..."

Завершился концерт переложениями для струнного квартета с фортепиано трех пьес Алексея Айги. После сумрачных ритуалов Мартынова его хорошо узнаваемая, живая и бодрая, в меру минималистическая, в меру пост-роковая музыка оказалась как нельзя кстати.

Современные джазовые критики, устав спорить о том, что считать джазом, а что не джазом, сошлись на термине "Новая импровизированная музыка" - и под это определение, действительно, может попасть и зорновский хэви-фри-джаз, и альперинско-старостинский нео-фолк. Видимо, пора вводить и шире применять термин "новая компонированная музыка" - потому что кроме того обстоятельства, что ее играют по написанным композитором нотам, больше ничего общего в представленных в "Доме" сочинениях не было.