DEAD CAN DANCE  Потусторонним В

Между огромными рекламными щитами с портретами выступающих в БКЗ юмористов от музыки с трудом можно было разглядеть редкие афиши Dead Can Dance. Черные листы с неброским названием группы в центре и датой/местом в уголке. В общем-то, ход мысли организаторов понятен: показывать "понятную картинку" народным массам - бесполезно, кто такие эти люди - не объяснишь на пальцах, а те, кто вовремя услышал их фантастические записи - придут несмотря ни на что. Да что там придут - из другого города приедут. И приехали. Не до конца понимая, как могло случиться такое - мертвые возвращаются из небытия, чтобы станцевать для нас.

Брендан Перри (Brendan Perry) и Лайза Джеррард (Lisa Gerrard) - какие гости в этой стране могли быть желаннее? С момента, когда в 1998 году Dead Can Dance объявили о своем распаде, многие поклонники великой группы пали духом, справедливо полагая, что им больше не доведется увидеть "живьем" выступление людей, оказавших огромное влияние на музыку двадцатого столетия. В самом деле, что может быть на европейской музыкальной сцене необычнее, значительнее и изменчивее, нежели DCD? Их психоделические штандарты развевались над павшими крепостями общественного сознания, стирая границы времен и стран. В их музыке комфортно уживаются языческие песнопения, католические хоралы из глубины Средних веков, загадочный и жестокий Восток и танцы Северной Африки. Они воплощают собой одновременно и гармонию, и дисгармонию: взрыв, слом шаблона силами красивейшей музыки. (Многие, вспомнив о панковском прошлом Перри в группе Scavengers, понимающе улыбнутся, однако свое черное дело - локальные революции в сознании - Брендан продолжает творить и по сей день, просто иными средствами.) Их последний альбом "Wake" (2003), как и многие другие работы группы, возмущает, восхищает и мгновенно порабощает.

Вместе с тем, за время расставания Лайза и Брендан издали внушительное количество сольных вещей, и именно с одной из них - лайзиной композиции "Nierika", открывающей альбом DCD "Spiritchaser" - начался питерский концерт.

Сцена, как и афиша, была оформлена лаконично, даже скупо: в этом шоу основные партии играют свет и звук, поэтому слушатели не отвлекаются на декорации или видеопроекции. До отказа набитый "Октябрьский" с интересом наблюдал за тем, как неторопливый техник расставляет гитары, подтягивает колки, переставляет поудобнее тамбурины, вытаскивает из-за кулис увесистый харди-гарди. Получасовая задержка после нескольких лет безнадежного ожидания? Ерунда, бывало хуже. И вот гаснет свет и на сцену выходят музыканты. Солиднейшая перкуссия обживается тремя мужчинами разной комплекции, люди в белом занимают места за огромными клавишами. Лысый крепыш перед микрофоном оказывается Бренданом Перри. В центре стоит задрапированный желтой шторой пюпитр для 58-струнного китайского инструмента "янг-чин", на котором играет Лайза. Она неторопливо вплывает на сцену в желтом одеянии, напоминающем одновременно облачение епископа и балахон зазывалы. И издает первый звук - такой чистый и тоскливый, такой невесомо-красивый, что в груди сразу становится тесно.

Это было захватывающе и нереально - словно целому залу грезилось нечто давно забытое и прекрасное, вроде средневековой легенды о принцессах и драконах. Одна за другой следовали композиции со старых и новых альбомов; при этом внушительную часть вечера составляли вещи, звучавшие на известной концертной пластинке "Toward The Within". Словно в каком-то невероятном, волшебном сне так близко и живо исполнялись "Rakim", "Minus Sanctus", "Lotus Eaters", Love That Cannot Be, Black Sun, Перри брал то бубен, то гитару, в какой-то момент у него в руках оказалась знаменитая колесная лира, и зазвучала знаменитая "Saltarello"... Лайза, виртуозно меняя тембр голоса, легко "прогуливается" по стилям - от традиционной английской баллады "The Wind That Shakes The Barley" до резких ориентальных композиций. А мягкий вокал Брендана тоже может быть очень разным - он это с блеском продемонстрировал в таких разных по настроению вещах, как "I Can See Now" и "American Dreaming". Он умеет очень жестко сказать "I don't believe you anymore" и тут же, без всякого перехода, спеть совершенно осязаемое, ликующее счастье...

Аккомпанирующий состав (прекрасные, разнообразные перкуссии, бас и два синтезатора) великолепен. Во время исполнения Перри грустной баллады "How Fortunate The Man with None" перкуссионисты ушли со сцены, и только тут стала понятна разница в "исполнительской политике" двух лидеров: аккомпанемент для Перри строится так, чтобы создавать у слушателя постоянное ощущение некой инверсии ("измены", как выразился один из моих спутников), а Лайза, стремясь достичь этого эффекта, практически отказывается от аккомпанемента и исполняет вещь а капелла или в сопровождении клавиш - да так, что закрыв глаза, невозможно понять, сколько певиц одновременно исполняет композцию. Однако Dead Can Dance не были бы теми, кто они есть, если бы набирали в группу только "поддержку": в тот момент, когда Лайза отходит от микрофона, инструментальная мощь состава становится особенно очевидна - музыкантам подвластны и эмбиент, и этника, и нойз, и приемы из арсенала world-music. DCD - уникальная группа, и красота ее музыкальной философии раскрывается именно исполнительскими средствами.

На бис Dead Can Dance выходили дважды: сначала - всем составом, чтобы сыграть несколько вещей разных "эпох", а во второй раз, когда публика не желала успокаиваться и расходиться, Лайза вдруг вышла и спела красивую, но совершенно выбивающуюся из контекста вечера колыбельную в стиле соул, которую никто из нас раньше не слышал - со смешными "мультяшными" интонациями классического кинематографа начала века. И это было так неожиданно и так здорово, что больше, кажется, никаких слов и не требовалось.

Мертвые вновь вернулись из небытия, чтобы станцевать для нас и удивить нас.