MARILYN MANSON  Чарли Монро и шоколадная фабрика

Marilyn Manson, некогда покоритель музыкальных чартов молодёжных СМИ и ночной кошмар домохозяек, одним своим видом добавлявший матерям впечатлительных школьников преждевременную проседь, переживает явно не лучший этап карьеры. Сказать, что она катится к своему завершению, повинуясь естественным законам гравитации (как известно, той ещё "бессердечной суки"), не позволяют внутренние ограничения исключительно ностальгической природы. Годы неизбежно идут, и сейчас 43-летний старина Уорнер постепенно становится кем-то вроде Фредди Крюгера от музыки: классическим хоррор-персонажем, сама каноничность которого исключает какую-либо остроту ощущений. Достойно встретить зрелость – отдельная экзистенциальная сверхзадача любого представителя метал-сцены, тем более, если его творчество принято обозначать звучным термином "шок-рок". Надо быть абсолютно долбанутым, чтобы плясать на сцене в рваных чулках и инфернальном гриме, разменяв пятый десяток, и при этом не превращать концерты в цирковые шоу - да будут милостивы поклонники Элиса Купера (Alice Cooper) и группы KISS. Мэнсон не застрял в своём образе и существенно снизил градус эпатажа. Однако в последних студийных записях чувствуется, что этот переходный этап и поиск новых средств самовыражения затянулся.

Многие из тех, кто 18 декабря посетил Олимпийский, вряд ли знают, что на концерте вообще был разогрев. Около 7 вечера на сцену вышел московский "глэм-фетиш" проект Lex Nulla, в истинно "олимпийских" традициях отыграл на чудовищном звуке около получаса и дематериализовался, запомнившись разве что тесным латексным одеянием вокалистки. Попавшие в зал к 8 могли наблюдать, как техники бесцеремонно бродят среди декораций, повторяя в микрофоны свои считалки под аккомпанемент хард-рок хитов прошлого века. Звучащие из колонок юные голоса Оззи (Ozzy Osbourne)и Хэтфилда (James Hetfield) автоматически развеяли последние ожидания услышать в это вечер со сцены действительно современные мелодии и ритмы зарубежной эстрады. На время прикрывший интимный процесс настройки аппаратуры занавес эффектно опустился под вступительный вопль Лэйна Стейли (Layne Staley) в "Them Bones" - наверное, самый "свежий" трек во всём фоновом плейлисте. Разновозрастная публика, впрочем, не скучает: молодёжь с упоением высовывает языки и напропалую "е*ашит луки" для своих Инстаграмов; те, кто постарше, в суровом молчании кивают в такт родной классике хэви-метала. Скандирование трибун: "Мэнсон! Мэнсон!" плавно перерастает в: "Дед мороз! Дед мороз!" Наконец, свет на сцене багровеет, и начинается основное представление: новогодняя психо-ёлка для самых вяленьких.

Спавший занавес являет всю поредевшую зондеркоманду Мэнсона при полном готическом параде: квартет заряжает заглавный трек своего последнего лонгплея "Born Villain" и всего тура - "Hey, Cruel World…". Звуковая картина совершенно безрадостная, по крайней мере, в фан-зоне: как следует "раскочегарить" площадку музыкантам в этот вечер так и не удалось. Твигги (Twiggy Ramirez) и Фред (Fred Sablan) не покидают своих флангов и в целом ведут себя достаточно скромно, за всю динамику действа единолично отвечает сам Уорнер. Его приветственный клич "Nu chio, Moskau!?" (авт. орф.) предваряет давний хит "The Disposable Teens", мало-мальски расшевеливший аудиторию. Вокальных данных Мэнсону по-прежнему не занимать и уникальную фактуру своего "зернистого", говоря фотографическими терминами, рычания он не утратил: пробирает так же, как и 15 лет назад.

В перерывах между песнями свет гаснет, дробя выступление на обособленные сценические номера. За это время Мэнсон успевает переодеться и захватить необходимый для следующей песни инвентарь, а техники производят минимальные обновления декораций. Перед "mOBSCENE" Уорнер со словами: "Дайте мне эту бл*дскую помаду!" густо поправляет макияж, а сам трек сопровождается метелью праздничного конфетти. Затем он выходит на сцену уже в меховом воротнике с плюшевым медвежонком в руках, отрывает бедолаге лапу, обильно посыпает микрофонную стойку содержимым растерзанной игрушки, белым порошком сомнительного происхождения (пищевая сода, как пить дать), приговаривая: "I need a fix!" ("Мне нужно подлечиться!"), и начинается "The Dope Show". Для "Slo-mo-tion" Уорнер даже берёт гитару, но и она становится в его руках сугубо декоративным элементом: подкрасив вступление и проигрыши фуззовым скрежетом, остальное время Мэнсон исполняет с ней плавные акробатические этюды, не нарушая общей концепции песни.

Но даже столь вычурная театральность происходящего не смогла отвлечь от навязчивого ощущения: участники шоу до ужаса, до тошноты устали. Может, гастроли слишком затянулись, а может, просто времена уж действительно давно другие. Во всех бесноватых движениях Уорнера, включая даже имитацию полового акта со сценическим монитором, сквозит необязательность происходящего и чувствуется сухой сценарный каркас. На его рейках провисает потрёпанная ткань действа с поблекшими красками. Здесь устали все, включая сценических техников: даже в том, как они в противогазах выкатывают бутафорскую трибуну под обрывки фонограмм Мартина Лютера Кинга перед исполнением "Personal Jesus", читается многолетняя хроническая затраханность.

Устоявшийся сет-лист тура в поддержку "Born Villain" явно не перегружен свежим материалом: на три трека с последней пластинки приходится более десятка старых добрых шлягеров. Но даже столь "хитовая" программа не смогла довести аудиторию до ожидаемого здравого безумия. Народ двигается вяло и бесцельно, никакого тебе слэма, никакой радости. Даже на самых костоломных номерах "Rock Is Dead" и "The Beautiful People" публика сдержанно ограничилась подскоками на месте: "Раз, два, кончили упражнение". После заключительного гимна "The Irresponsible Hate Anthem" с дежурным сценическим погромом в финале зрители стремительно покинули зал. Перед выходом на мороз выжидать, пока высохнет футболка и остальное нижнее бельё, а в напруженных жилах утихнет дрожь от зашкаливающего уровня адреналина, не было никакой необходимости.

Игрушки на елочке оказались фальшивые. Не радуют.