Один из самых непредсказуемых участников сентябрьского фестиваля Rock In Opposition во Франции – длинноволосый аккордеонист Алек К. Редферн из штата Род-Айленд, который, кажется, в одиночестве способен уравновесить тот слегка академический крен, который неминуемо присущ программе любого авант-рокового фестиваля. Впрочем, в одиночестве ему оставаться не придётся: Редферн везёт во Францию свой оркестрик под названием The Eyesores – от пяти до пятнадцати человек, играющих на всём подряд от органов до варганов и от рожков до горшков. С "уродствами" (именно так переводится название The Eyesores) Редферн сочиняет и исполняет музыку в самом деле несколько кунсткамерного толка: то зонги в духе Брехта-Вайля, то "печальный странный поп", то авант-фолк, то мрачное и изысканное дарк-кабаре. В Старом Свете The Eyesores – гости редкие, поэтому в преддверии выступления на фестивале Звуки созвонились с Редферном и расспросили его о панк-роке, пишущих машинках и любовных романах.
Звуки: Прежде чем мы дойдём до ваших альбомов, можно немного вводных, учитывая, что в России вас не очень хорошо знают? Как стали композитором, на какой музыке росли, как и когда пришли к звучанию проекта Alec K Redfearn & The Eyesores?
Редферн: Я дитя 1970-х, поэтому, конечно, слушал на первых порах то, что сейчас называют классик-роком. А в 1980-е увлёкся панком и именно тогда впервые подумал: а что, может, и из меня что-то выйдет? Притом что по части собственно музыки моими кумирами оставались такие люди, как Джимми Пейдж – но его-то соло я, понятно, не мог воспроизвести, а панк-рок в общих чертах был как раз по силам. Так что мы с друзьями просто стали осваивать всё что плохо лежало, пока я не остановился на бас-гитаре, на которой и играл несколько лет. Пока в 1990 году абсолютно случайно не приобрёл аккордеон. Я вообще до этого никогда не держал его в руках, не слышал никакой аккордеонной музыки, но как-то раз оказался в лавке подержанных вещей, увидел его и решил – надо брать. Пожалуй, это лучшая импульсивная покупка в моей жизни!
Звуки: Аккордеон – прямо скажем, неожиданный выбор для человека, который хочет играть панк-рок.
Редферн: Согласен. А с другой стороны, в этом было и что-то панковское, не правда ли? В 1990 году никто не играл на аккордеонах в рок-группах – да и вообще в каких-либо группах. В последний раз этот инструмент пользовался спросом в 1950-е годы! С тех пор, кстати, в антикварных магазинах и остались все эти никому не нужные развалины, которые можно было купить по дешёвке.
Звуки: В ваших композициях отчётливо слышны приметы фолк-музыки – причём европейской. Как так вышло? Где Род-Айленд – и где европейский фолк…
Редферн: Да, это правда. Всё началось с того, что я встретил музыканта по имени Крис Тёрнер, у него была группа под названием Smiling Dog Band, и там был ещё чувак, которого звали Стив Джоуб – он потом играл со мной в группе Amoebic Ensemble. Так вот, они были фанатами фолка: играли английские народные песни, ирландские, франко-канадские, французские, даже песни американских индейцев. Это с одной стороны. А с другой стороны, например, балканский фолк я открыл для себя по чистой случайности, увидев по телевизору выступление Иво Папасова. У нас в начале 1990-х была такая программа, "Night Music", довольно занятная – туда приглашали совершенно разных музыкантов, и они сначала играли по отдельности, а в конце должны были на ходу изобразить что-то вместе. Однажды, помнится, там были Ник Кейв и чувак, который сочинил главную тему к "Улице Сезам" - они, кстати, неплохо спелись. Ну вот, а ещё как-то раз там играл Иво Папасов, и я сначала решил, что это просто какой-то сумасшедший экспериментатор, у меня глаза на лоб вылезли от всех этих ритмических и тональных сдвигов. А потом выяснилось, что это восточноевропейский фолк так звучит – и, пожалуй, я не преувеличу, если скажу, что это оказалось прозрением, одним из тех моментов, которые переворачивают твою жизнь. И плюс, примерно в те же годы, в начале 1990-х, у меня был друг, который всё время знакомил меня с прог-роком и RIO 1970-80-х: с его помощью я услышал такие группы, как Etron Fou Leloublan, Henry Cow, сольники Фреда Фрита… Вот тогда-то всё и началось.
Звуки: Я ещё размышлял, в какой степени фольклорные элементы в ваших композициях появляются осознанно, а в какой это прямое следствие выбора инструмента? Аккордеон же сам по себе уже на ассоциативном уровне "тащит" за собой фолк…
Редферн: Я думаю, тут понемногу и того и другого. Единственное, что надо понимать – когда я начинал играть на аккордеоне в начале 1990-х, у меня не было интернета! Я знал тогда, наверное, всего двух-трёх человек, у которых был интернет, но он был медленный и ни о какой музыке там речь не шла. Поэтому довольно сложно было находить новую музыку – особенно всякий импортный фолк. В библиотеке, помнится, было несколько балканских пластинок, и ещё бразильских почему-то. И конечно, я много их слушал, так что на подсознательном уровне эти влияния наверняка тоже проникли в мои песни.
Звуки: Про интернет – это интересный момент. Мне кажется, что любителям эклектики, к каковым я отношу и вас, он должен был значительно облегчить жизнь: раньше приходилось с трудом собирать коллекции пластинок, а теперь зашёл на YouTube и вся музыка мира в одном клике.
Редферн: Конечно! Знаете, как было в 1980-е? Мы узнавали о существовании какой-нибудь панк-группы и вскоре знали о ней всё: кучу каких-то историй и баек, имена музыкантов, названия альбомов… Но могло пройти ещё два года, пока мы наконец получали возможность услышать, как эта группа звучит! Теперь всё по-другому.
Звуки: В целом, на ваш взгляд, для независимого музыканта интернет – это благо или зло?
Редферн: Трудно сказать – и то, и другое, наверное. Благо – потому что всё, что тебе нужно, вот оно: бери, не хочу. Но это же и зло – потому что есть определённый избыток информации. Благо – потому что проще найти свою публику. Но это же и зло – потому что у людей в интернет-эпоху очень быстро иссякает терпение: они кликают на ссылку, и если музыка не зацепила за десять секунд, то кликают на следующую.
Звуки: Вы как-то пытаетесь решить эту проблему в своих песнях? Стараетесь главный хук уместить в первые десять секунд?
Редферн: (смеётся) Да мы вообще популисты! Послушайте наши песни – куплет-припев-куплет-припев-соло-куплет-припев. Самая что ни на есть традиционная структура! Практически рок-н-ролл. Наверное, тут моё прошлое как раз сказывается.
Звуки: Это всё забавно сочетается с тем обстоятельством, что большинство ваших дисков в последнее время издаётся на лейбле Cuneiform, который считается оплотом «умного» авант-рока. Вы бы назвали себя характерными представителями этого жанра или нет?
Редферн: Ха! В каком-то смысле назвал бы – почему нет? Но с оговорками. Мне вообще кажется, что в списке артистов Cuneiform мы немножко белые вороны. С другой стороны, они там тоже постоянно стараются расширить свои горизонты, привлечь, может быть, кое-какую более молодую аудиторию… Хотя я, конечно, вряд ли гожусь на роль кумира молодёжи.
Звуки: Вас действительно можно назвать белыми воронами даже в более широком контексте. Есть такой стереотип, что современный прогрессив-рок, несмотря на буквальное значение слова "прогрессив", жанр довольно замкнутый – у вас же что ни альбом, то какой-то новый стилистический поворот. Как вам кажется, есть вообще такая проблема – что прог-рок немного сосредоточен на самом себе и на собственном прошлом? Можно ли в его звуке отразить дух времени?
Редферн: Это зависит от подхода. Если подход изначально ностальгический – давайте сыграем как King Crimson! – то, конечно, музыка будет обращена в прошлое. Но мне кажется, что и в прог-роке многие используют, например, современные технологии – а не только старинные инструменты. То есть корни музыки уходят в 1970-е, но сыграна она в современном звуке.
Звуки: Но звук – это всё-таки лишь одна сторона дела. Меня-то больше интересует дух времени в самом прямом смысле слова: настроение эпохи, эмоции, которые транслирует сегодняшняя жизнь.
Редферн: В этом смысле, я думаю, текст играет большую роль: передать дух времени можно буквально несколькими хлёсткими строчками. Но в целом, мне кажется, что лучшие музыканты и композиторы – это те, кто в равной степени обращён в прошлое и в будущее, те, кто впитывает всё, что происходит вокруг них, подобно губке. Если говорить об уместности музыки в контексте времени, о её актуальности, то быть губкой – это отличный метод.
Звуки: А у вас как с хлёсткими строчками?
Редферн: Наши тексты, честно говоря, довольно абстрактны и своеобразны. Я предпочитаю сочинять их очень быстро и как можно меньше их обдумывать, погружаясь прямиком в подсознание и извлекая оттуда какие-то образы. Иногда это получается мгновенно, а иногда сидишь с готовым треком несколько месяцев и ждёшь, пока вдруг в голове не "щёлкнет" его содержание.
Звуки: Вообще, я читал, что The Eyesores первоначально затеивались именно как проект, в котором вы намеревались реализоваться как "песенник". Но быстро стало понятно, что и инструментальной музыки тут тоже будет немало. Когда вы ощутили, что пишутся не только песни, но и инструментальные композиции более "серьёзного" склада?
Редферн: Ещё до The Eyesores у меня был проект Amoebic Ensemble – целиком инструментальный, с таким прямолинейным аккордеонным звучанием, плюс у нас была скрипка, фагот, колёсная лира; такой, тоже эклектичный состав, который мне, в общем, очень нравился. Но где-то в середине 1990-х я вдруг понял: хочу петь. Притом что я совсем не великий певец, мягко говоря. Но вот бывает так – захотелось петь, и всё тут. И я стал слушать много Джонни Кэша, Rolling Stones, американского кантри – в общем, вернулся к корням немножко. Мне казалось, что с вокальной музыкой мне будет проще наладить контакт с публикой, а заодно и избавиться от поднадоевшего прог-рокового ярлыка – при этом не идя на музыкальные компромиссы. В конце концов, слова – это всегда то, с чем слушатели могут себя идентифицировать.
Звуки: Сочинение песен и инструментальных композиций – это разные процессы?
Редферн: Да. С инструментальной музыкой сплошные проблемы. Песни – это ещё туда-сюда, в них ты рассказываешь некую историю, а с инструменталами… Понимаете, когда работаешь над ними, с одной стороны, есть такое пьянящее ощущение свободы: можно делать, что хочется, уйти куда угодно. Но ведь можно уйти и в никуда! И это такая немного страшноватая возможность – уйти в никуда и не почувствовать этого вовремя. Я всё время разрываюсь между сочинением песен и инструментальных композиций – это, конечно, довольно приятный внутренний конфликт, но всё же конфликт, который доставляет немало трудностей.
Звуки: Перейдём наконец к конкретным вашим альбомам. Я вот, помнится, первым делом полюбил диск "The Blind Spot". А уже сильно позже понял, почему – потому что в нём есть своего рода сюжет или, по крайней мере, концептуальная тема, на которую нанизаны песни. Если я правильно помню, там речь идёт о наркотиках – в том числе и о вашей собственной истории зависимости, и о ваших друзьях, в тос числе печально закончивших… Тут, конечно, возникает такой "вечный", восходящий ещё к Тимоти Лири вопрос: наркотики положительно влияют на творчество или отрицательно?
Редферн: Всё зависит, как обычно, от количества и качества! В 1990-е я, если честно, злоупотреблял этим делом и даже попал в реабилитационный центр, куда мне, впрочем, разрешили взять инструменты, и я сочинил там немало песен для нашего первого диска с The Eyesores. Сейчас я не употребляю ничего крепче травки. Но в своё время меня вдохновляли и другие вещи. По-моему, все мои музыкальные воззрения сформировались как-то летом, когда я плотно сидел на ЛСД и попутно слушал много музыки, от Заппы до Fish & Roses и всякого нью-йоркского даунтауна… Сочетание этих звуков с моими "открытыми чакрами" - ну, как вам сказать, это было довольно вдохновляюще. Хотя и вред от всего этого тоже неоспорим.
Звуки: А остальные альбомы, кроме "The Blind Spot"? У вас их уже с десяток, если даже не считать всякие ранние записи, выходившие на кассетах и болванках. Там тоже есть некий концептуальный фон?
Редферн: Не столь конкретный – но да, конечно есть. Знаете, сами песни имеют тенденцию объединяться в некий нарратив, даже если ты ничего такого не имел в виду. Это происходит само по себе, органически – ведь всё, что ты пишешь, это отражение твоей жизни в тот или иной момент времени, а поскольку жизнь одна, то и настроение, некая сверхидея музыки тоже будет одна и та же. Притом что звучать она может очень эклектично – как у нас, например, на последнем диске "Sister Death".
Звуки: The Eyesores – не единственный ваш проект; есть ещё Alec K. Redfearn & the Seizures, Barnacled и, кажется, ещё что-то, что я забыл…
Редферн: Ну, The Seizures – это такая минималистская версия The Eyesores в формате трио. Мне не хотелось обижать других участников The Eyesores, поэтому я придумал отдельный заголовок для этой истории. А так там ритм-секция из The Eyesores и я – нам просто хотелось опробовать такой более панковский, более громкий, более "живой" вариант. Меня на это вдохновил проект Grinderman Ника Кейва – The Seizures по отношению к The Eyesores это как Grinderman по отношению к Bad Seeds. Что касается Barnacled, то эта группа сейчас в состоянии анабиоза. А последний проект, который мы затеяли, называется Mansfield Hornets или просто Hornets. Тоже трио, но более фолк-ориентированное, мы играем там ряд бразильских песен, например. Я называю это моим дэнс-бэндом!
Звуки: Когда вы пишете песню, то сразу знаете, в репертуар какого проекта она попадёт?
Редферн: Нет. Признаюсь честно: часто бывает, что я пишу песню и думаю – о, для неё я сделаю новый проект. Но в конечном счёте чаще всего всё всё равно заканчивается тем, что мы работаем над ней вместе с The Eyesores. Всё-таки меня очень многое связывает с этими музыкантами.
Звуки: Со стороны вообще кажется, что вокруг вас существует такая музыкантская "семья" - примерно как вокруг Джона Зорна.
Редферн: Да, конечно, так всё и есть. Конечно, мы сходимся и расходимся, и за 15 лет я переиграл с массой разных музыкантов, но действительно, в том, как мы общаемся и ездим в турне, всегда есть что-то семейное: у нас свои привычки, свои суеверия, свои шутки, непонятные стороннему наблюдателю…
Звуки: Вы очень часто выпускаете музыку – в чём секрет такой плодовитости? Вы пишете песни каждый день – это для вас как еда или сон?
Редферн: Я бы сказал, что я играю каждый день – это да. Пару часов как минимум. Иногда оттачиваю песни The Eyesores, иногда ещё что-то, а иногда могу выкурить травки и импровизировать целый день. Но сочинение песен – это немного другое; это я предпочитаю делать такими короткими и интенсивными сессиями. Например, прошлой зимой я написал несколько песен на органе и драм-машине, которые живут у меня прямо тут, в спальне – я объединил их под вывеской Mystery Red Inferno, их можно послушать на моём саундклауде. Такой диковатый нью-вейв, немножко в стиле The Residents. Некоторые из них мы сейчас аранжируем вместе с The Eyesores, так что, как и было сказано, я всегда рано или поздно возвращаюсь к этому ансамблю.
Звуки: А другим участникам The Eyesores разрешено приносить свои наработки на репетиции?
Редферн: Нет, честно говоря, я фашист-диктатор. Есть пара сайд-проектов, в которых это допускается, но The Eyesores – это моя игрушка. Разве что нашему барабанщику Мэтту [Макларену – Звуки] я даю определённую свободу: рассказываю, где мне нужны акценты, а партию он сам придумает. Остальные музыканты имеют право голоса только в том, что касается вокальных гармоний, потому что пение – ну, это такая в большей степени свободная, рок-н-ролльная вещь. И то не всегда – на «The Blind Spot» мне нужно было такое более академическое хоровое звучание, и пришлось расписать и вокальные партии целиком.
Звуки: Постойте, то есть вы пишете ноты? И у вас, что ли, есть профессиональное музыкальное образование?
Редферн: Не-а. Меня жизнь заставила научиться записывать ноты. Как-то раз, довольно давно, я хотел поиграть вместе с трубачом и тромбонистом, и когда мы собрались вместе, они у меня спросили: ну? И что нам играть? Я такой – ну давайте что-нибудь придумаем вместе, но они были непреклонны: нет, давай ты придумаешь партии, напишешь нам, а мы всё выучим и сыграем. Пришлось попросить совета у знающих людей и даже взять пару уроков музыкальной теории… Но никакого академического бэкграунда у меня нет – только панк-рок!
Звуки: А как насчёт разного рода диковинных не вполне музыкальных звуков, которые можно услышать в песнях The Eyesores? У вас же не только множество инструментов, но и всякие-разные неопределённые "объекты" тут и там попадаются – как в musique concrete.
Редферн: Есть такое дело, да. Это следствие умопомешательства, которое на меня находит, когда я оказываюсь в студии. Сразу хочется воспользоваться ею на полную катушку. Я восхищаюсь такими людьми, как, например, Брайан Уилсон – они записывали эти потрясающие пластинки, которые ни за что на свете нельзя в полной мере сыграть живьём на концерте, если только не нанять симфонический оркестр и ещё кучу помощников за большие деньги. Вот и мы стремимся к чему-то подобному. При этом это не эксперименты ради экспериментов – просто я чувствую, что в некоторые песни так и просится тот или иной звук: иногда это волынка, иногда варган, иногда вообще чёрт-те что…
Звуки: А вот у вас там, кажется, в углу старая пишущая машинка стоит! [интервью происходит по скайпу, за спиной Алека Редферна видна обстановка его спальни – Звуки]
Редферн: Совершенно верно. И это тоже музыкальный инструмент. Её звук можно услышать в композиции, которая называется "Scorpion Melody", он там становится частью ритм-трека.
Звуки: Что ж, остаётся понять только одно: может ли музыкант вроде вас, сочиняющий весьма своеобразную независимую музыку, заработать ею на жизнь?
Редферн: Ох, я бы очень хотел заработать деньги музыкой – но по факту намного чаще их теряю! Хотя вообще, это возможно, почему нет? Надо просто всё время гастролировать – как можно больше и чаще. Но меня бы это свело с ума, я люблю периодически ездить в турне, но не смог бы жить в дороге всю жизнь. Именно это необходимо для того, чтобы иметь достаточный доход.
Звуки: Правильно ли я понимаю, что у вас и у других музыкантов The Eyesores, таким образом, есть ещё и некая основная работа, а группа – это скорее хобби?
Редферн: Ага. К примеру, я работаю звукоинженером в фирме по производству аудиокниг. В переводе это означает, что я с утра до вечера слушаю любовные романы и чищу их от лишних охов, вздохов и оговорок. Не самый дурной вариант – по крайней мере, эта работа связана со звуком, а значит, имеет хотя бы какое-то отношение к тому, чему я посвятил жизнь. Но конечно, я мечтаю когда-нибудь бросить всё это и заниматься только музыкой.
Фестиваль Rock In Opposition пройдёт в концертном зале местечка Cap Decouverte близ французского города Кармо с 18 по 20 сентября 2015 года. Ближайший аэропорт находится в Тулузе, оттуда поездом можно добраться до Кармо или Альби; из обоих этих городов будут организованы бесплатные автобусы-шаттлы, отвозящие поклонников на фестиваль и затем доставляющие их обратно в отель. Цены на билеты можно посмотреть здесь.
1956 – Восходящая звезда Элвис Пресли дал свой первый концерт в Лас-Вегасе. На широкую ногу карьеру певца поставил его менеджер - полковник Том Паркер, предприимчивый нелегальный иммигрант из Голландии »»
1964 – Образована фирма граммофонных пластинок "Мелодия", впоследствии ставшая государственным монополистом в области записи и распространения музыки в СССР. Одна из звукозаписывающих студий "Мелодии" находилась в здании англиканской церкви в Вознесенском переулке в Москве »»
2000 – Умер Александр Косорунин («Неприкасаемые») »»
Maria CALLAS (1923)
Calvin OWENS (1929)
Roy ORBISON (1936)
Ray PETERSON (1939)
Alan BROADBENT (1947)
John MILES (1949)
Narada Michael WALDEN (1952)
ARASH (1977)
Taio CRUZ (1983)