Филипп ГОРБАЧЕВ  "В Берлине большая текучесть настроений, там всегда свежо"

Мы сидим с Филиппом Горбачевым в темной дыре в стене на гимнастических матах: через двадцать минут у Филиппа начнется сет в рамках выступления на вечеринке Армы17 BUNKER. На часах 11 утра, воскресенье, и это последний концерт Филиппа в рамках тура 2015 года, включавшего в себя выступления в Австралии, Мексике, Европе и стартовавшего с концерта на берлинском Boiler Room. Резидент лейбла Сomeme рассказывает о Ремизове, работе с гитаристом Butthole Surfers и репетициях с Александром Липницким.

Звуки: Филипп, давайте начнем с самого начала: кто такой Филипп Горбачев? Все более-менее знают о вас только обрывочные данные: жил в России, теперь живет в Берлине, выходит на лейбле Comeme. И все же — как так получилось, что вы стали большим артистом на Западе? С чего все началось?
Филипп: Я не верю в то, что есть большие артисты. Я верю в то, что есть просто музыкальная работа — и это самое главное. Ежедневная работа — это то, чем хочется поделиться с публикой: какой получился ритм, устраивает ли он меня, насколько я преуспел в том, чтобы полюбить людей, и в первую очередь, публику. Честно. В этом смысле путь артиста бесконечен, и я пока только в самом его начале. Мне просто повезло, что я с самого раннего возраста очутился в чуть более музыкальной среде. Мой папа был автогонщиком, и у меня был с одной стороны рев моторов, а с другой стороны – много друзей из тусовки Звуков Му и просто свежий воздух. Ну и пластинки были дома, это, мне кажется, очень важно.
Звуки: Какие пластинки?
Филипп: Я Джими Хендрикса (Jimi Hendrix) слушал, когда мне было шесть или семь лет.
Звуки: Неплохо.
Филипп: Да. У Хендрикса есть игра, есть это "настоящее": когда человек струны в самом деле рвет.

Звуки: У вас была и дружба со Звуками Му, и чуть ли не совместные репетиции с Липницким, и живые инструменты: как вы от этого к электронике перешли?
Филипп: Как появилась электроника? Вот многие говорят: "электроника", "электронный музыкант", а для меня электронная музыка в принципе не интересна, ни как жанр, никак. Мне интересна танцевальная музыка как способ поделиться с людьми чем-то. Если брать танцевальную музыку, то для меня любая хорошая музыка — танцевальная, она ведь направлена на то, чтобы зарядить дух человека энергией движения, и, самое простое, радостью. Есть отличный пример из Чикаго: Green Velvet. У них ведь это как начиналось? Все выросло из госпела. А потом они решили: вы, ребята, делаете фанк, а мы тоже фанк будем делать, только на машинах. Все это превращается в совсем другую историю, когда люди не маются, и что-то там дома слушают, а когда они на танцполе. Это похоже на то, как в XX веке реформировался театр: у Брехта зритель стал чуть ли не главным участником действия на сцене. Так же и в электронной и танцевальной музыке: люди, которые приходят потанцевать, — это самое главное. Они здесь и сейчас. Поэтому переход к этому для меня был своего рода выходом в иное измерение, изменение от классического, более рокового звучания, или от группы, которая играет на гитарах и поет про какие-то проблемы. Мне хочется человеку дать больше пространства, чем я сам.

Звуки: И все-таки хочется докопаться: ведь начинали вы все-таки с живых инструментов? У вас была какая-то группа? У всех же в 14 лет была какая-нибудь группа.
Филипп: Ну да, была какая-то. Мы просто собирались и играли, чтобы приобщиться к ритму. Например, Саша Липницкий (Мамонов — нет, но Липницкий — да) заходил за мной, когда мне было 14 лет, и тащил меня с собой играть на бас-гитаре, а я играл тогда на барабанах. Для меня эти уроки были очень важными: я научился с другим человеком находиться в студии одновременно, и уважать его музыку тоже. Это самое главное: когда ты играешь в группе, ты должен слушать и уважать других.

Звуки: А вы начинали играть здесь, в России, или сразу для себя решили, что хотите, условно говоря, делать карьеру музыканта в Германии? Или просто так получилось: вы начинали тут, вас заметили, и вы уехали?
Филипп: Карьера моя началась здесь, да, я играл здесь, но я не люблю карьерных отношений. У меня были цели, вещи, которыми я захотел поделиться, и музыка стала той формой, которой я смог поделиться с людьми. Я по сути дела, ничего не делаю, кроме музыки, и живу только за счет нее. Я выступаю в Москве четвертый раз за четыре года: уже играл на "Арме" на прошлый Новый год, один раз в "Солянке", и еще на одном мероприятии на "Флаконе". Два из четырех раз я приезжал в Москву вместе с Матиасом Агуайо (Matias Aguayo), который меня очень зарядил энергией, и дал много советов практических и технических, и поэтому я приезжаю уже все-таки с немного другим вниманием публики к себе.

Звуки: Как вы с Матиасом познакомились?
Филипп: Я так заинтересовался лейблом Comeme, когда он только начинался, что решил подработать водителем, чтобы купить билет в Кельн на фестиваль c/o pop. Там я просто подошел к нему и сказал: "Ребята, давайте дружить". Люди из Латинской Америки очень дружелюбные и позитивные, поэтому это было просто. Я поддерживал контакт с некоторыми участниками лейбла, а когда переехал в Берлин, то так получилось, что мы с Матиасом переехали на одну улицу. И мы сидели в своих пустых необжитых квартирах в не очень престижных, прямо скажем, районах Западного Берлина, и обсуждали планы на будущее: как мы сделаем студию, как будем выпускать пластинки. У Матиаса был тогда более диджейско-продюсерский подход к работе, а я был скорее человеком, который вышел из более живого музыкального контекста: барабаны, вокал — я всегда люблю это использовать. И у нас за счет этого вышла дружба: Матиасу было любопытно, что я мог бы сделать, он увидел во мне потенциал. Это очень важно, когда люди воспринимают других в прогрессии. Он человек очень мягкий, но при этом очень трудолюбивый; его главный совет — "Let it go".

Звуки: Недавно мы с коллегами наблюдали, как чуть не подрались музыкант и промоутер, обсуждая вопрос "Каковы должны быть отношения между менеджером и музыкантом". У вас есть идеальная формула?
Филипп: Когда ты уверен в людях, с которыми ты работаешь, и когда люди, которые с тобой работают, делают это не ради денег. Матиас никогда не был моим менеджером. У меня в принципе-то менеджера нет, он мне попросту не нужен. Конечно, есть дорогие мне люди-координаторы, которые помогают делать отдельные вещи, например, мой агент. Как Джеймс Браун (James Brown): он был менеджером своих проектов номер один, а все остальные люди, с которыми он работал, — они просто помогали, были участниками команды. Это должно оставаться так. Менеджер должен быть скорее идейным другом, остающимся с тобой на протяжении многих лет. В истории очень много таких примеров. Или быть человеком, который стоит за группой или за лейблом, и работает там от начала до конца. У нас в Comeme, скажем, есть мексиканская девушка Авриль, которая занимается бюро, и всеми связями: без нее много чего не было бы.

Звуки: Почему Берлин? Как вы туда переехали?
Филипп: Берлин — это то место, где я сейчас работаю, но я не знаю, где я буду через пару лет. Может быть, останусь там же, но, может быть, и нет, в мире ведь столько крутых мест. Недавно я был в Австралии, и мне там очень понравилось, был в Мексике — и там прекрасно. Но пока в Европе мне работается лучше всего.

Звуки: Многие российские музыканты любят ездить в Берлин работать: в чем гений места? Почему там так хорошо?
Филипп: Не знаю. Берлинское техно? Ну да, берлинское техно. Однако помимо него в Берлине есть ощущение, что ты все время находишься в начале. Тебе не очень важны какие-то статусные, шикарные вещи, как в Москве. Там люди в принципе друг на друга мало внимания обращают. Берлин – рабочий город, стоит на песке, продувается со всех сторон. Там все время большая текучесть настроений, там всегда очень свежо. Опять же, как Вальтер Беньямин говорил: Москву лучше всего видно из Берлина. Я почему ведь туда уехал: мне просто в один момент очень захотелось убежать ото всех людей, с которыми я здесь жил и работал и общался. Чтобы эффективно работать, мне вообще никто нужен. Я отлично сам справляюсь. У меня в берлинском телефоне записано меньше десяти номеров: моя жена, Матиас, Авриль и пара других. Я не хожу на вечеринки, не хожу в бары (окей, у меня есть один секретный, для особых встреч), я просто делаю музыку каждый день. Я в Берлине стал погружаться в книжки, начал молиться каждый день — это то, чего мне в Москве вообще не удавалось по причине перенасыщенности жизни. В Москве хочется убежать от себя, и поэтому сразу появляется это все: пять телефонов, дорогие машины, звонки – это мне не нравится. Я счастлив по-другому.

Звуки: Вы скучаете по чему-нибудь московскому?
Филипп: Нет. Абсолютно.
Звуки: Но при этом у вас много вокальных партий на русском.
Филипп: Для меня русский язык – неизведанный инструмент. Если послушать, как Вертинский поет на русском или как Ремизов, как поэт, вкладывает в свои сказочные произведения ритм, мелодику — для меня очень это интересно. Можно пойти в магазин и купить себе какую-то дорогую примочку, а можно открыть для себя какие-то части русского языка, и понять, что это очень музыкально. Ритм — самое главное.

Звуки: У кого из русских писателей, помимо Ремизова, хороший ритм?
Филипп: Ремизов уникален. Вообще я много книжек не читаю, стараюсь слушать музыки побольше. Исаака Сирина люблю читать. Это просто близко к музыке, к ее сущности. Ну хорошо, да, люблю иногда Сорокина почитать, посмеяться, и есть куча всяких романов, но пока на это нет времени.

Звуки: А русская музыка? Вы слушаете что-то новое?
Филипп: Я много времени уделяю на прослушивание рабочих записей внимательно, с погружением, чтобы слушать везде: в клубе, в машине, на студии — и ничего не упустить и выпустить самое главное. Слушаю Dam­Funk со Снуп Доггом (Snoop Dogg) "7 Days of Funk", мне очень нравится.

Звуки: Как появились продюсеры вашей последней пластинки?
Филипп: Когда ты делаешь пластинку в современном контексте, очень важно набрать людей, которым ты доверяешь. У меня стояла задача, чтобы музыка не звучала технически однобоко. Человек, который делает техно, будет делать ему техно, неважно, что ты ему дашь. А когда гитарист Butthole Surfers Пол Лири (Paul Leary) получает имейл ниоткуда, и пишет в ответ: "Да, чувак, давай поработаем, хотя, ты же знаешь, я делаю рок вообще-то?" — это интересно. А я ему в ответ: "Ну и что? Как тебе такая история?".

Звуки: То есть так все было?
Филипп: Да. Очень много на пластинке сыграно вживую, ничего не запрограмировано, потому что каждый звук там — синтез многих звуков. В итоге получился результат, который настолько более техно, чем техно, насколько это возможно. И наоборот: когда я обратился к Тобиасу Фройнду (Tobias Freund) из "Бергхайна", чтобы он сделал три микса, он вышел с каким-то более джазовым подходом. Мастеринг я делал в Америке: немецкие инженеры не могут сделать так, чтобы мне нравилось. А в Америке есть динамика, есть пространство. Мне пора ­ до начала осталось 20 минут! Спасибо!

Филипп Горбачев в Instagram и на Facebook